И вдруг все рухнуло.
И не стало империи.
И мы бросились к письменным столам?
Ничего подобного.
Возникли два фактора, которые стали совершенно неожиданными и решающими для будущих событий.
Во-первых, сами события в стране оказались настолько фантастичны, что превзошли даже ту антиутопию, в которой мы раньше проживали.
Во-вторых, открылись двери, и в страну хлынула могучим потоком американская массовая литература, американское массовое кино. И этот поток в мгновение ока смел с лица Земли наши фанерные домики.
Мы-то думали, что наш, советский читатель — самый умный, благоразумный и интеллигентный в мире.
Оказалось, что постсоветский человек — существо, чуть-чуть обогнавшее в развитии неандертальца, и хочет читать лишь «крутые» триллеры.
Любопытно, что в нашем открытом, свободном мире в первые год-два его существования появилась лишь одна фантастическая повесть с попыткой заглянуть в будущее страны, но написана она была не «своим», фантастом, а человеком со стороны, журналистом Кабаковым. Называлась она «Невозвращенец».
А фантасты моего поколения пытались и пытаются по сей день создавать либо плохие копии американской массовой продукции, как фантастики, так и фэнтези, либо топтаться на позициях восьмидесятых годов. Их примеру, как правило, следует и молодежь.
Так что пока (временно, полагаю) отечественная фантастика обитает на заднем дворе. Журнал фантастики только один, тиражи книг упали до ничтожной отметки. По крайней мере у меня, писателя достаточно типичного, они сегодня примерно в двадцать раз ниже, чем десять лет назад.
В чем-то — вернее, во многом — мы сами виноваты.
В шестидесятые, семидесятые, восьмидесятые годы читатели обращались к отечественной фантастике в поисках ответов на вопросы насущные, болезненные, тщательно вычитывали между строк спрятанное от цензуры. Любая альтернативная реальность была враждебна коммунистической действительности.
Именно этот читатель ушел от фантастов, потому что сегодня он не ждет от них ответа и не верит в то, что фантасты его знают.
Русская фантастика всегда рассказывала о земных и близких проблемах. Она жила в традициях Гоголя и Булгакова.
Потому и Булгакова не печатали, и Стругацкие были отвратительны власти.
Действительность оказалась куда удивительнее и более непредсказуемой, чем фантастика. Талант, способный осознать этот процесс, еще не пришел. Вряд ли можно ждать решающего прорыва от уже написавших свое фантастов. Будущие Стругацкие и, может, даже Булгаков не востребованы, ибо пока не требуются.
Поэтому таланты крупные, подобно Пелевину, уходят на боковые дороги постмодернизма или чепуховины.
Происходит торможение, потому что иные таланты поглощает коммерческая литература. Писать «под американцев», «под Толкина», «под кого-то еще» стараются люди молодые, некоторые даже небесталанные. Идут на это ради заработка и способные писатели старшего поколения.
Можно заработать пока больше на «крутой» литературе, но у меня есть ощущение, что маятник общественного вкуса, который резко качнулся к масс-культуре, сейчас пошел обратно.
Некоторые издатели говорят, что интерес к «боевым роботам» и прочей американской дребедени падает. Зато растет интерес к фантастике как существенной составляющей русской литературы.
Причем этот интерес виден и за рубежом. Если после 1990 года как отрезало переводы русской фантастики в Польше или Чехии, то в последние два года в Восточной Европе (в первую очередь) вспомнили о существовании русских писателей. И снова начали нас переводить и издавать. Даже уж на что самостийная Прибалтика — но и она стала понемножку переводить русских авторов.
Так что я смотрю в будущее нашей фантастики со сдержанным оптимизмом. К сожалению, накопление фантастических, антиутопических синдромов в России и в мире в целом идет слишком интенсивно: что же раньше — возродится и пойдет дальше фантастическая литература в России или сама Россия погибнет, потянув за собой в пропасть весь остальной мир? И тогда литература никому не понадобится.
Я не верю в то, что красота спасет мир, или в преобразующую роль искусства и литературы. С каждым годом процент людей на Земле, на которых хотя бы теоретически может оказать благоприятное влияние литература, уменьшается.