Река уже встала, когда мы приехали в большой город Чистополь.
Когда тебе семь лет, то быстро привыкаешь к новым масштабам. Чистополь показался мне очень большим городом. Я ходил смотреть на пятиэтажный дом, в котором раньше была гимназия.
В Чистополе, в отличие от многих писателей, мы сначала жили хорошо, потому что маму сделали начальником воздушно-десантной школы.
Мама снова надела военную форму, а у нас в сенях стоял пулемет. Как приятно было лежать у него, целиться в ворон на дворе и мысленно тысячами косить проклятых фашистов!
И вот тут мы узнали, что смерть опять коснулась мамы, но промчалась мимо.
Через месяц после нашего отъезда из Красного Бора гигантский элеватор сгорел.
Неизвестно отчего.
Но по законам того времени всех работников элеватора и того хромого парня Игоря — всех расстреляли.
И маму бы расстреляли, если бы Лиза Крон ее не перетащила в Чистополь.
Тут я и заболел.
Заболел серьезно. Врачи называли мои болезни, и я запоминал названия. Дети тоже хотят жить и боятся страшных слов. А для меня страшными словами были ревмокардит, эндокардит и миокардит.
Полгода я лежал в постели. Мне нельзя было подниматься.
Мама с утра уходила на службу, а у постели оставалась Наташка, которой и трех лет не было. И это серьезное чернокудрое создание било меня кулачком, если я хотел подняться.
Пулемет стоял без хозяина.
Впрочем, весной маму хоть и не арестовали, но выгнали из военных.
Случился выпуск в ее школе. И выпускники — может, кто из писателей помнит об этом — ведь среди курсантов были и писательские дети — пошли в военкомат, оформлять документы. Там был большой пыльный двор, в углу двора лежала бомба. Почему ее туда привезли — не знаю, может, даже с гражданской войны осталась — тогда под Чистополем шли бои.
Юные десантники стали разряжать бомбу. В живых остался только парень, который отлучился в сортир.
К счастью, маму оправдали. И тут папа прислал нам вызов в Москву.
Наверное, это было летом.
Меня надо было лечить, а жизнь в Чистополе стала скудной и трудной.
Господи, думаю я теперь — маме было тридцать пять лет.
Двое детишек на руках, один серьезно болен, другая совсем малыш. Работа с утра до вечера…
И к осени 1942 года мы вернулись в Москву.
Пожалуй, одними из первых эвакуированных. В то время вернуться в Москву было очень трудно.
К осени я настолько оправился, что смог пойти в школу.
К осени же я научился читать. Весьма поздно. Я все делаю с опозданием.
Первые книги, которые я прочел, заключали в себе фантастический элемент. Это я сегодня знаю, что они фантастические.
Тогда и не подозревал. «Доктор Айболит» — фантастический триллер, «Домино» Сеттона-Томпсона — фэнтези из жизни животных. А потом мама принесла «Приключения Карика и Вали».
Наверняка между ними мне всучали книжки, которые полезно читать, но я о них ничего не запомнил.
Мы вернулись в свою квартиру на Сивцевом Вражке. Ее папа получил в тридцать девятом году, квартира была трехкомнатной, на бельэтаже, а когда папа развелся с мамой, он оставил нам квартиру, при условии, что в одну из комнат вселится его сотрудник дядя Саша Соколов. Так наша квартира стала полукоммунальной. Но не настоящей коммуналкой, потому что дядя Саша был нашим другом.
В сентябре 1942 года, восьми лет от роду я пошел в первый класс 59-й средней школы в Староконюшенном переулке. Мы все в классе были переростками — зиму сорок первого пропустили. Школа была великолепная, бывшая Медведниковская гимназия, в ней еще доживали свой век настоящие старые учителя, там был физкультурный зал во весь последний этаж, актовый зал с потолком в небесах и такая же громадная библиотека, где хранилась энциклопедия Брокгауза и Ефрона. В историческом кабинете стоял макет дворца Алексея Михайловича в Коломенском — два на два метра; физическая аудитория была сделана, как в университете, амфитеатром…
Недавно я побывал в школе на ее 95-й годовщине.
Никто не мог мне сказать, кому мешал макет дворца и почему его выкинули, почему стены закалякали бездарными фресками из коммунистического будущего и кому мешал чудесный пришкольный сад, который выкорчевали, закатали асфальтом, чтобы ни одна травка не пролезла, и превратили в автостоянку.
А мы учили биологию и ботанику в том саду…
Я плохо помню зимы — в памяти остались летние каникулы.
Именно тогда и случались события, приключения и встречи.
Может быть, так происходило потому, что я был средним и ленивым учеником, и моя жизнь начиналась, когда я приходил из школы.