— И ты останешься с ним? — указываю на шатена, что слушал весь наш разговор. — Думаешь, он сможет заменить меня? Ты же, чёрт возьми, любишь меня! Сама говорила мне, что никто, кроме меня, не нужен, а сейчас хочешь уйти с каким-то мудаком?
— Когда я призналась тебе, ты посмеялся, — вновь подходит ко мне Апрельская. — Помнишь, Булаткин? Ты сказал, что ничего для тебя не значу, а теперь пытаешься убедить меня в том, что любишь? Тебе нравилось наблюдать, как я мучаюсь, нравились мои слёзы! А сейчас я должна остаться с тобой?! Ни за что, Егор, слышишь? Я никогда больше не останусь с тобой!
— Чувак, смирись, — усмехается шатен, подходя к нам. Он обнимает Мирославу, а потом целует её, не обращая внимания на то, что девушка сейчас не хочет целовать его. — Прости, коть… Твоя малышка теперь со мной, и советую исчезнуть из нашей жизни. Мы женимся, поэтому, если не отстанешь от Мирославы, наживёшь себе проблем.
Перевожу взгляд на их пальцы, замечая обручальные кольца, и чувствую, как внутри что-то обрывается. Поднимаю глаза на Апрельскую, в надежде, что она скажет, что это шутка. Но девушка лишь отводит взгляд, вновь закусывая губу.
— Ну, что ж, всего хорошего вам. Счастья, детишек и прочей семейной хуеты, — произношу я, криво усмехаясь. Голос свой не узнаю, словно безжизненныс стал, и из-за этого Мирослава резко переводит взгляд на меня. — Прощайте.
Выхожу из кафе, показав средний палец администратору, который кричал мне о возмещении ущерба. Пошли все нахуй. Внутри появилось чувство, с которым я не расставался после измены Дианы, и которое поселились во мне вновь. И оно называется болью. Ломающей все выстроенные барьеры болью, которая будет мучить меня ночами, и которая начнет съедать заживо днём.
***
А через несколько месяцев, встретив этого урода на парковке около ТЦ, я снова дал ему в морду, разбив головой этого мудака лобовуху его машины.
~~~
— Она так и не отвечает? — прерывая мои воспоминания, спрашивает Мельников. Отрицательно качаю головой, а Матвей вздыхает. — Ты изменился, Егор. Знаешь, сейчас я понял, что прежний засранец-Крид, который многих бесил своей самоуверенностью, нравится мне больше.
— Апрельская хотела, чтобы я изменился, — произношу, не отреагировав на шутку артиста. — В какой-то степени, она этого добилась. Ладно, я поеду. Устал сегодня.
— До завтра.
Сажусь в машину и, заведя мотор, выезжаю с парковки офиса, сворачивая на «кольцо». Каждый день, на протяжении пяти месяцев, пытаюсь дозвониться до Апрельской, но она не отвечает, умело игнорируя мои звонки. Сообщения все остаются непрочитанными, а попытки встретиться успехом не венчаются. Всё, что я знаю о жизни бывшей танцовщицы, это лишь её сорванная свадьба, на которую Мирослава так и не явилась.
Единожды я встретил её выходящей из кабинета Курьянова, когда жених заявил в полицию, сообщив об инциденте на парковке. С тех пор, кстати, и начался судебный процесс, который всё время переносили, потому что я улетал на концерты. Но Мирослава, быстро посмотрев на меня, стремительно направилась к выходу и, когда я выбежал следом, такси уже выезжало с парковки.
Не успеваю проехать на зелёный и торможу перед светофором, который отсчитывал секунды до нового разрешения ехать. Откинув голову назад, закрываю глаза.
Блять, каким же я был придурком! Апрельская могла бы сейчас сидеть справа, болтать о какой-нибудь ерунде и держать мою руку, свободную от руля. Я бы чувствовал тепло её ладони, а салон пропах ароматом кофе, который она так любила.
Мне нравилось её тело, то, как она касалась моей кожи, когда мы оставались наедине, и кусала мои губы, не позволяя даже на секунду оторваться от поцелуя. Она умела быть дерзкой, опасной, как дикая хищница, и домашним котёнком, которому нужна была лишь ласка. Апрельская помогла мне отпустить Диану, а я не смог её удержать. Своим поведением показывал, что наплевать на неё, хотя внутри понимал, что если Мирослава уйдёт, то во мне что-то сломается. Понимал, но продолжал вести себя, как последний урод.
Позади раздаётся громкий сигнал, и я, открыв глаза, замечаю в боковом зеркале отражение машины, водитель которой снова давит на сигнал. Торопливо жму на газ, а потом сворачиваю влево, поздно понимая, что еду в сторону дома Апрельской.
На подставке вибрирует сотовый, а дисплей высвечивает имя Полины. Отклоняю вызов, ставя мобильник на беззвучный, и сосредотачиваюсь на дороге. Глаза продолжают болеть, и иногда приходится закрывать их на пару мгновений, чтобы прекратить неприятную резь. Но всё же замечаю идущую по тротуару девушку, из-под капюшона которой выбивается сиреневая прядь волос. Торможу и, не закрыв дверцу, торопливым шагом догоняю девушку, хватая её за плечо.
— Мира!
Радость быстро сменяется разочарованием — это не она. На меня, вытаскивая наушники из ушей, смотрит абсолютно незнакомая девушка.
— Извините, вы что-то хотели?
— Обознался, — бормочу я, сглатывая ком в горле, мешающий разговаривать. — Простите.
Возвращаюсь к машине и занимаю место за рулём, со всей силы хлопнув дверцей, когда закрывал ее. Закрываю глаза, выравнивая дыхание, и унимаю тупую боль в области груди.
— Блять. Блять. Блять! — сопровождая каждое слово ударом по рулю, я сжимаю зубы, чувствуя внутри невыносимую злость на самого себя. — Какой же ты придурок, Егор… самый настоящий кретин.
Дисплей сотового снова загорается, но на этот раз в салоне продолжает висеть тишина. Номер Марвина. Игнорирую звонок парня, выезжая на проезжую часть и, наплевав на двойную сплошную, разворачиваю машину, едва не врезавшись в какую-то иномарку. По ушам режет противно-громкий звук сигнала, а водитель наверняка покрывает меня матом.
Дорогу к любимому бару могу найти даже с закрытыми глазами, поэтому, не приходит и двадцати минут, я въезжаю на платную стоянку и, захватив деньги, иду внутрь. Бармен быстро наливает виски, который я выпиваю залпом, и ставлю стопку на стойку, прося новой порции.
Прошло уже столько времени, а я никак не могу забыть её. Каждый день приносит такие страдания, какие, наверное, не испытывал и Прометей со своим вороном*. Просыпаться и знать, что где-то Апрельская тоже готовит завтрак или пьет утренний кофе, стало слишком больно. Мы в пределах одного города, но встретиться опять нам оказалось не суждено.
Выпиваю вторую стопку, за ней третью, четвертую… Не проходит и получаса, а я уже не могу стоять на ногах. Язык заплетается, из-за чего с трудом прошу налить еще. Но вот мысли в голове слишком активны, и поступают подло, подбрасывая мне воспоминания, связанные с Апрельской. Эта девчонка занозой сидит глубоко во мне, и вытащить её оттуда — нереальная задача.
Всё возвращается бумерангом.
Раньше я играл чувствами людей, плевал на их страдания и слёзы, а теперь сам сижу в баре, пьяный в стельку, и пытаюсь заглушить ноющую боль в области сердца. Как псу, хочется завыть, но лишь бы стало легче. Апрельская привязала меня к себе, а теперь, когда ее нет рядом, я бросаюсь из стороны в сторону, ища выход из лабиринта собственных чувств.
Словно Белый Бим жду своего хозяина, веря, что он придёт, но никто не возвращается забирать глупого пёсика, который, в конце концов, умер. Неужели и мне, чтобы избавиться от мучений, придётся умереть? Если это так, то я готов. Всё равно жить так сил больше нет.