- Верю, Семен Михаилович! - с патетикой сказал он и пустил-таки слезу.
Для дальнейших словоизлияний времени не оставалось, пора было собираться. Ведь после трудов праведных полагалось отдохнуть.
Ресторанчик Пьер выбрал сам. Этому ангелу-хранителю, как убедился Семен Михайлович, можно было вполне доверять дважды он выручал их из не слишком приятных, конфузных ситуаций, берег. Семену Михайловичу и Гугину заведение сразу же пришлось по душе. И программа тоже.
...Пока Гугин с открытым ртом глазел на нахальных танцовщиц, а Семен Михайлович помимо того успевал и философствовать, незаметно пролетел почти час и все тяготы усталости, накопленные за день, незаметно улетучились.
Отдыхалось на славу! Был и сюрприз - окончив номер, одна из девиц, та, на которую Семен Михайлович особенно заглядывался, вдруг после изящного пируэта с маху плюхнулась ему на колени и легко, почти неосязаемо чмокнула в щеку у самого уха.
Семен Михайлович, надо сказать, не опешил, не ударил в грязь лицом, рдея от удовольствия и необычности положения, он довольно-таки естественно разыграл из себя эдакого полусветского льва, привыкшего к успехам у женщин. Он вальяжно похлопал девицу по голой спине, при этом на его выразительном лице с крупными чертами появился даже оттенок явной плотоядности. И все же он не счел лишним подмигнуть Гугину с таким видом, что, дескать, и мы в спектакле подыграть можем, не теряя лица, не лыком шиты, в культурных обществах и цивилизованных странах вращались, да и время ныне иное, дескать, демократичное, за что еще вчера погореть можно было, ныне в актив идет, как коммуникабельность, ныне, мол, пуританство не в моде, да что там говорить - у нас у самих на экранах телевизоров такие девочки скачут, в таком неглиже, что по лучшим мировым стандартам будет, не сомневайтесь! вот в жизнь с трудом внедряется, опыту мало, но мы же не из толпы, мы же из узенького слоя интеллигентных людей, понимаем, стало быть, и ценить по достоинству можем! Многое промелькнуло у Семена Михайловича в глазах за один лишь миг, целый фейерверк глубочайших мыслей и не менее глубоких чувств. Но Гугин недаром был доверием облечен - все понял, все уловил. И закивал восторженно, чуть не облизываясь, пожирая счастливого шефа преданными глазами.
Но счастье длилось недолго, Пьер что-то там протарабарил легкомысленной девице по-своему, отчаянно грассируя, как и положено подлинному французу, и та, соскользнув с колен и послав на прощание Семену Михайловичу воздушный поцелуй, растворилась за занавесью.
С таким не пропадешь, еще раз отметил Семен Михайлович про себя. Гугин же остался недоволен вмешательством, потому что в его голове за мгновения созрели уже немыслимые и сладкие планы, в которых самое активное участие должна была принять та самая танцовщица, что сидела на коленях шефа.
Прибежавший официант неторопливо расставлял по столику блюда, блюдечки, бутылки... Гугин с искренней преданностью и желанием поделиться впечатлениями, думая, что никто этого не замечает, вожделенно потирал руки, поглядывал на Семена Михайловича. Глаза его бегали, чувствовалось, Боря ждет продолжения.
- Первый тост, господин Дугин, за вас! - Пьер выхватил наполненный бокал прямо из-под руки гарсона, разливавшего шампанское. - За ваш огромный вклад в наука! О-о, мы знаем вы есть не просто большой... крупный... - Пьер пощелкал пальцами левой руки, подыскивая нужное слово, и речь его полилась вновь, витиевато и услаждающе, впрочем, слишком болтливым он не захотел быть. - Нам большой честь, господин Дугин, фирма гордится, что имеет дело с такими людьми! За время нашего совместного...
Семен Михайлович давно потерял нить речи. Он сидел, убаюканный сладким голосом, совсем позабыв про все на свете, и чуть было не пропустил момент, когда надо было пить. Эх-хе-хе, все мы люди-человеки падки на ласковое слово, поругал и одновременно оправдал он себя мысленно и, встав, галантно раскланялся.
- Ура! - завершил процедуру не слишком уместным выражением для нынешнего общества Гугин.
Французы его, вразнобой поддержали. А потом все пошло само собой. И было хорошо и вольготно. И не хотелось никуда уходить. И не было никаких гнусных и пошлых провокаций, какими пугали до полусмерти прежде, то есть абсолютно никакой пошлятины из дешевых романов и дорогих (по затратой стоимости) кинофильмов из жизни разведчиков и перебежчиков. Девицы мельтешили перед глазами, почти не возбуждая, хотя их туфельки посверкивали у самых носов пирующих на французский манер. Потом было еще кое-что, но уже похлеще. Даже Гугин сказал:
- Эт-то они переборщили, Михалыч, как считаешь?!
- Тут восприятие от уровня культуры зависит, Боря! Понимать надо! - полузаплетающимся языком объяснил Семен Михайлович и погрозил Гугину вилкой с подцепленной на ней маслиной. - Куль-тур-ра!
- Угу, - согласился Гугин без споров.
Его теперь больше интересовала выпивка. Закусывать, однако, он тоже не забывал - кормили вкусно и без обычной европейской скаредности. Это также льстило. Будет что вспомнить. Пьер и его напарник казались лучшими друзьями, да что там, они ими и были! Правда, шутили без изысканности, которую непременно приписывают французам, плосковато, но для такой обстановки "полной международной взаимопонимаемости" в самый раз. Семен Михайлович блаженствовал. Европа! Это тебе не Тамбовщина заплесневелая, не Рязанщина... Да что там, сама Москва - мрак и темень, провинция, периферия.
По дороге в отель, в такси, Гугин по широте души своей, впитавшей-таки, видно, в себя просторы российские какой-то частью, лез целоваться к Пьеру и громко заверял всех, включая и шофера, что мы еще, дескать, всех и вся! обойдем и обскачем! покажем себя! да нам только простор дай! Кого конкретно он имел в виду, понять было невозможно. В конце концов Гугин решил, что слушателей у него явно недостаточно, высунулся по плечи в окошко и завопил на весь ночной Париж с изрядной долей свирепости к "чуждому окружению":
- Научно-технические обмены-ы-ы!
А-а-атмен-ны-ы-ы!!!
Па-асылаи-им, эх, тырпсихолу!
Па-алучаи-им, ох, пепси-колу- у-у"!