– Ни за чем. Но он ничего и не теряет. Он только что выиграл джекпот с этой шлюхой из Индианы и сейчас может делать все, что захочет. И встань на его место. Он знает, что Пол – гений. Представь себе, что он его отпустит, а Пол снюхается с Джеком Стоуном и продаст пять миллионов экземпляров следующего альбома. Думаешь, Винкл может такое допустить?
– Ну и что остается делать Полу?
– Подставлять жопу. – У Фельдмана срывало резьбу. – А Винкл будет его в нее трахать. Понимаешь, он просто ловит кайф, демонстрируя силу. И если Пол не найдет компромисса, он поимеет его по полной.
Я уже собралась пошутить на тему, что Пол не возражает, когда его трахают, но почувствовала удушье, только подумав на эту тему. Я глубоко вздохнула и сфокусировалась на Филиппе Оксфорде.
«Это меня совершенно не касается», – сказала я себе.
– Элиза, я не знаю, что рассказывал тебе Майкл о том, что последнее время происходит с Полом, но…
– Майкл ничего не рассказывает мне о том, что происходит с Полом. Майкл не упоминает его имени в моем присутствии.
– Ну, мягко говоря, Пол очень сильно достал Винкла, и теперь тот сделал целью своей жизни утопить его в дерьме.
– Ты хочешь сказать, что Винкл собирается сгноить «Бананафиш» на полке только потому, что обиделся на Пола? В конце концов эта игра ему надоест.
– Пару недель назад я позвонил Винклу и сказал примерно то же самое. Через десять минут этот ублюдок прислал мне факсом страницу контракта, на которой говорилось, что сделка может быть расторгнута только в случае смерти или инвалидности артиста. В принципе он этим сказал, что если Пол не запишет альбом так, как этого хочет Винкл, и не будет делать и говорить то, что ему велят, то он будет принадлежать Винклу до конца своих дней.
Филипп Оксфорд утверждал, что, перед тем как самолет начал падать, в салоне было столько дыма, что он не мог разглядеть светящуюся надпись над аварийным выходом. Самолет ударился о землю и несколько раз подпрыгнул. Но Фил был готов. Он открыл дверь еще до того, как самолет полностью остановился. Он первым выпрыгнул из него.
– Помоги мне, Элиза. Времени почти не осталось.
– Я ничего не могу сделать.
– Ты единственный человек, которого Пол может послушать. Хотя бы постарайся привести его в чувство.
Я закусила щеку и уставилась на фотографию Филиппа Оксфорда. У него была дурацкая беззаботная улыбка, и, глядя на него, было трудно представить, что он сможет выбраться из спального мешка, не говоря уже о горящем самолете.
– Поверь, что я – последний человек, с которым Пол захочет разговаривать.
Я отложила газету. Мне срочно надо было найти место, куда я могла бы сложить все, что обуревало меня в этот момент – сомнения, противоречия, осознание безжалостной правды, но сердце, душа, глаза и уши и даже кончики пальцев на ногах – все сжалось и закрылось и не впускало меня внутрь. По соображениям безопасности. У меня не оставалось выхода, я должна была выбросить все свои чувства.
Фельдман взял меня за локоть, и я не сводила глаз с его руки, пока он не убрал ее.
– У нас не особенно много вариантов, – сказал он. – Либо кто-нибудь убеждает Пола пойти на уступки, либо случается что-то очень плохое. Я не хочу, чтобы дело дошло до этого, и точно знаю, что ты этого тоже не хочешь.
В его глазах была какая-то темнота – молчаливая угроза, которую я не могла расшифровать.
– Что значит – очень плохое?
– Пол не в себе. Я боюсь того, что может прийти ему в голову. Я не хочу, чтобы случилось непоправимое и чтобы кто-нибудь пострадал.
Закушенная щека блокировала все эмоции. Еще одно полезное изобретение – использовать одну боль как средство от другой.
– Я рада была бы помочь, – мой голос был твердым, – но, к сожалению, как я уже сказала, я последний человек, с которым Пол захочет говорить.
Нет ничего хуже, чем влюбляться в человека заново каждый раз, когда видишь его, особенно если ненавидишь этого, черт подери, человека.
Это случилось вчера на репетиции. Каждому участнику было назначено определенное время. Мое начиналось в полдень, а Лоринг должен был появиться гораздо позднее, и мне в голову не приходило, что мы можем встретиться.
Нет, конечно, я вру. Это приходило мне в голову, и поэтому я прилагал значительные усилия, чтобы избежать этой встречи. Заглядывал за каждый угол, прежде чем повернуть, торчал в комнате отдыха, пока не пришел продюсер и не позвал меня на сцену, смотрел в пол, проходя по холлу, и все было в порядке до тех пор, пока снобливый английский музыкант не задержался на сцене дольше положенного ему времени и не сбил все расписание.