– Я в этом не сомневаюсь! Только вот вряд ли вам удастся переманить Джонаса из англиканской церкви. Он самый настоящий столп нашего маленького прихода.
Это, кончено, тоже вранье, но лишь частичное. Насколько я знаю, Джонас действительно ходил в церковь. Целых два раза: на мое венчание и крещение близняшек.
Вот оно! Я попала в яблочко. Мамуля встревоженно замигала и прошептала:
– Должно быть, я приняла желаемое за действительное. Я-то поняла, что Джонас только формально принадлежит англиканской церкви. Неужели ты хочешь сказать, что он обходит прихожан с кружкой «на нужды храма»?
– И расставляет ноты псалмов для хора, – заверила я, даже не покраснев. – А вы знаете, что он – старейшина прихода?
В семьдесят с гаком Джонас вполне мог претендовать на это звание.
– Но не беда, Мамуля, вы сможете прекрасно примирить ваши религиозные убеждения. Скажем, первое и третье воскресенье вы ходите в нашу церковь, а второе и четвертое – в католическую. В конце концов, все эти годы с Папулей вы находили какой-то компромисс…
Магдалина так и подскочила на кровати.
– Это совсем другое дело! Не иудеи разорили наши монастыри и присвоили наши священные реликвии!
Я удрученно кивнула:
– Не говоря уже о хорошеньких монахинях.
– Когда я собиралась выходить замуж за Исаака, мои родители никак не хотели понять, что католики и иудеи во многом похожи! – Птичьи глазки Мамули подернулись слезами.
– Ну да, – согласилась я. – Ветхий Завет и…
– А самое главное, – гневно шмыгнула носом Магдалина, – я в детстве слушала мессу на латыни, а Исаак свое богослужение – на иврите, и мы оба не понимали ни словечка!
– Это действительно родство душ.
Изумление во взоре Мамули граничило с ужасом.
– Неужели ты действительно понимаешь, Элли, почему я сошлась с Исааком?
– Абсолютно! Уважая религиозные убеждения Папули, вы не могли настаивать, чтобы он венчался с вами в церкви, а он точно так же не мог настаивать на синагоге. А к языческой мэрии вы оба не питали ни малейшего уважения.
– Значит, ты не считаешь меня падшей женщиной… вроде Резвушки?
– Конечно, нет! – горячо воскликнула я. – Вы гораздо красивее.
– Не может быть.
На губах Мамули заиграла улыбка. Я сообразила, что это первый комплимент, сказанный мною свекрови.
– Вы совершенно затмили Резвушку. – Я взяла Магдалину за руку. – Однако кашу маслом не испортишь. Вы никогда не пробовали слегка подсинивать волосы и самую капельку подкрасить веки, только чтобы оттенить блеск глаз?
Мамуля оставалась недвижима, и я подумала, что загнала-таки ее в гроб.
– Жаль, – сказала она наконец, – что у меня никогда не было дочери, чтобы научить меня краситься…
– Мы можем сегодня же устроить праздник красоты! – Я ободряюще пожала сухонькую лапку. – Мою шевелюру непременно надо укоротить дюйма на два.
– Хочешь, я тебе помогу?
– Если вас не затруднит…
– Надеюсь, у тебя найдется пара приличных ножниц… – Магдалина села в постели и протянула руку к халату. – Вообще-то, Элли, я против того, чтобы женщины твоего возраста носили длинные волосы, но ты выглядишь с такой прической лучше других.
– Большое спасибо.
Подавая свекрови тапочки, я размышляла: неужели я до сих пор неправильно себя вела? Я действительно никогда не спрашивала у нее совета или помощи: мои собственные комплексы велели мне выглядеть образцовой женой и матерью при женщине, чьего единственного сына я экспроприировала.
Пока Магдалина застегивала халат, я словно между прочим подошла к комоду, который в моем вчерашнем мстительном бреду превратился в орудие убийства. Украдкой попробовала его качнуть и убедилась, что муки совести туманят мозги: комод стоял незыблемо, как Эверест.
– Ты спускайся вниз, Элли, – Мамуля взбивала подушки и заправляла простыни, – а я пока кое над чем поразмыслю.
– Ради бога, не торопитесь. Кстати, а где Пуся?
– Под кроватью.
– И даже не пикнула! – Во мне всколыхнулась надежда, что проклятая тварь прогрызлась до самой Персии и теперь жует тамошние ковры ручной работы.
– Она плохо спала ночью. Но это ни в коем случае не твоя вина, Элли.
– Может, дать ей журнал?
В последний свой визит Пуся без труда расправилась с годовой подшивкой журнала «Я сама».
– Не беспокойся, она прихватила под кровать тетрадь узоров для вязания.
К вящему моему восторгу, Мамуля улыбнулась, словно ее это действительно рассмешило. Я наступила на горло собственной гордыне и спросила, не поможет ли мне Магдалина выгладить белье.
– Бен всегда хвалит ваш способ гладить рубашки.
– Раз уж ты сама об этом сказала, Элли… Я заметила, что ты сначала гладишь подол, а затем воротнички, но мы же не можем во всем быть совершенством. Наверняка и мне есть чему у тебя поучиться, – Мамуля явно ломала голову, чему именно, – скажем, как оттаивать замороженные полуфабрикаты.
– Заметано! – согласилась я и стала спускаться по лестнице, уверенная, что жизнь стала лучше и веселее.
В кухне Бен допивал кофе, одним глазом поглядывая на часы.
– И как она там?
– В полном порядке. Мы помирились. – Я подтолкнула супруга к дверям. – Меня осенило, что я отчасти сама виновата в наших дрязгах. Но я тебе обо всем потом расскажу. Что ты собираешься делать с машинами? Возьмешь мою, а свою заберешь позже?
– Пожалуй. Я должен торопиться, – Бен яростно втискивался в пальто. – Мне надо крупно поговорить с Папулей, а потом мчаться в «Абигайль».
Пока близняшки ерзали в креслицах, я выудила ключи от машины из кармана плаща, любовно вложила их в ладонь моего господина и повелителя и захлопнула за ним дверь.
– Папочка ушел, помашите ему ручкой, – пропела я своим чадам, но, прежде чем мы обсудили этот вопрос, дверь снова распахнулась и на пороге возник Джонас с букетом георгинов.
– Держи, малышка Элли. Я решил, что тебя надо чем-то утешить.
– Джонас, ты просто ангел!
Я клюнула его в щетинистую щеку, в ответ раздалось хрюканье. Окно слезилось изморосью, как заплывший глаз алкоголика, что предвещало дождливый и ветреный день, однако Джонас явно решил поправить погоду хотя бы в доме:
– Ты ведь больше не сбежишь, детка?
– Я снова впряглась в ярмо, – объявила я, ловко выдрала георгины из цепкой лапки Эбби и повернулась к шкафу, чтобы достать вазочку. Хорошо, что следующие слова Джонас произнес мне в спину.
– А ты слышала, малышка, что я попросил Магдалину выйти за меня?
– Ходят такие слухи, – пробормотала я. Только я вознамерилась сказать, что со мной он может не притворяться, будто подобный маневр может запросто помирить Мамулю и Папулю, как в кухонную дверь забарабанили. Сунув цветы в вазу, я открыла дверь, ожидая увидеть Фредди с пустой миской и заискивающей улыбкой на губах.
– Мистер Дик! – ахнула я. – Значит, вы вернулись живым и невредимым?
– Я должен был с вами увидеться! – Очки его сверкали вдохновенным огнем, а улыбка разгоняла тучи. – Я должен был поблагодарить вас за эту ночь.
– Как мило с вашей стороны!
Даже не оглядываясь, я знала, что Джонас грозно нахмурил кустистые брови, а Тэм и Эбби разинули свои розовые ротики.
– Это была лучшая ночь в моей жизни. Я просто таю от мысли, как ужаснулась бы этому моя мать. Я счастлив, что за одну эту ночь познал больше, чем…
– Прекрасно!
– Я не мог поверить, что вы позволите помочь вам завестись…
– Кстати, насчет вчерашнего, – перебила я мистера Дика, прежде чем Джонас бросится к телефону вызывать на дом преподобную Шип. – Вы хорошо поговорили с моим свекром?
– Мы вместе сочинили четыре новые песни и добавили новую строфу к «Красотке из Читтертон-Феллс».
– Как замечательно!
Я искренне порадовалась за мистера Дика. Даже неловко было его огорчать, но пришлось сказать, что его магнитофон я оставила в «Темной лошадке».
– Ну что вы, какая мелочь! – Он так и сиял. – Я нашел его утром в баре, когда мы с Исааком спустились позавтракать. А теперь мне нужно забрать гитару. Потом мы встречаемся с мистером Хаскеллом и едем на вокзал.