– Значит, теперь Ванька смирится и забудет меня?
– Угу. Забудет, никуда не денется. Думаю, уже забывает в своём клубе. Там, знаешь ли, такие тёлочки пасутся…
Сердце сжалось.
– Ты это специально? Чтобы я его возненавидела?
Егор расхохотался.
– Я просто брата хорошо знаю. Он трахает всё, что движется. Поэтому я и решил, что и тебя… того…
Ладно. Сожалеть можно только о несделанном. А то, что свершилось, требовалось осмыслить и принять, как знак судьбы, как факт, как данность. Да, неприятную и неожиданную, но предопределённую на небесах.
– И как мы будем жить дальше?
Егор пожал плечам и прилип к стакану.
– Живи, как хочешь. ― Он дотянулся до пиджака и вынул из кармана пластиковую карту. ― Отец приказал передать, когда до места доберёмся. Лимит не ограничен.
Значит, так Кощей оценил моё счастье? Откупился. Вот теперь я почувствовала себя проституткой, дорогой, элитной, той самой ушлой девицей, получившей за час любви полцарства и сундук с самоцветами. Правда, ко всему великолепию прилагался муж, но ему, как я поняла, не было до меня никакого дела. Теперь, как женщина, я не представляла интереса. Во всяком случае, пользоваться мной Егор не собирался.
– Я спать.
Пробравшись в спальню, тихонько прикрыла дверь и улеглась на кровать, не раздеваясь.
Закат над Сеной. Я не любила Францию. Для восторженной девочки-подростка, поездка на родину мушкетёров казалась захватывающим приключением. Но серость города любви, воспетого Дюма, обескуражила. Лувр я представляла тоже по-другому. А когда узнала, что в париках прекрасных дам водились вши, а благородные кавалеры справляли нужду по углам дворца, вообще расстроилась. Готическая архитектура не вдохновляла, Эйфелева башня находилась на ремонте, окутанная со всех сторон строительными лесам, а на сбитых деревяшках огромными буквами было написано по-русски «Я сюда нассал». Мне стало противно и обидно за нас, за тех самых русских, но отец доходчиво объяснил, что такие козлы существуют, и у них нет национальности, только порода, мелкие и рогатые. Потом мы приезжали во Францию ещё дважды. Полюбить страну не получилось, но именно в Париже я вдруг ясно осознала, что обожаю Россию, золотые купола церквей и колокольный звон, берёзки, речки и бездонные озёра. И это были не пустые слова. При воспоминании об озёрах меня опять захлестнула волна жалости к себе. Ванька! Где ты? На кого смотришь своими голубыми глазами, кого ласкаешь, кому шепчешь на ушко слова, которые лично меня заставляли краснеть и задыхаться?
Егора дома не было. На столике нашла ключи и записку.
«Наслаждайся жизнью. Когда вернусь ― не знаю».
Ладно. Наслаждайся, так наслаждайся. В ванной комнате я провела ровно час. Натянув джинсы и свитер, накинула на плечи курточку и, положив пластиковую карту в рюкзак, вышла в холодный вечер. Телефон, отключённый от звука, сообщил, что семнадцать раз звонила мама. Я набрала номер.
– Привет, мамуль. Да, долетели нормально. Выспались. Теперь гулять пошли. Да, я тепло одета и горло закрыто. Папе привет. До связи.
Меньше всего хотелось волновать родителей.
Я огляделась по сторонам. Париж! Париж! А ты не так уж плох в огнях! Конкретной цели не было. Хотелось пройтись и где-нибудь поужинать. Да, в ресторан в таком виде меня, явно, не впустят, а вот в кафе… В соседнем доме обнаружилась булочная. Запах свежей сдобы кружил голову. Когда пухленькая продавщица упаковала в бумажный пакет багет, два круассана и бриош, я невольно задумалась, а не буду ли я вот такой же сдобненькой и аппетитной уже через месяц? Решив запить непозволительную для фигуры роскошь чашкой горячего шоколада, примостилась за крохотным столиком в углу. Чудесная булка с ароматом свежего сливочного масла просто таяла во рту. Что ж, постараюсь сделать, если не семейную, то хотя бы будничную жизнь максимально приятной. Колокольчик над дверьми известил о новом посетители. Высокий старик с гривой седых волос и мольбертом за плечами стянул длинный шарф и поставил палитры в угол. Девушка за прилавком приветливо улыбнулась. Видимо, уличный художник был завсегдатаем этого милого заведения.
– Как дела, месье Ван Гог?
Я спрятала улыбку под воротником свитера.
– Не жалуюсь.
– Как всегда?
– За три года, что ты здесь работаешь, должна была привыкнуть.
На плоской тарелке появились две французских булки, а рядом возник стакан с травяным чаем.
– Приятного аппетита, месье Ван Гог!