— Будто смотришь программу «Несчастный случай», только ты там, внутри, — говорит Роуз.
Они в комнате, куда притаскиваются на костылях, чтобы встречаться с родными. Они уже договорились о комнате для гостей, Шарлотта и Роуз. Все решено: Роуз проявила твердость, Шарлотта смирилась. Шарлотта выписывается на следующей неделе. Роуз ее заберет и устроит в комнате для гостей. Жилье готово, одежда и все необходимое привезены из квартиры Шарлотты.
— В этот самый день я должна была отправиться с Генри в Манчестер, — говорит Роуз. — Я сказала ему, что не могу поехать.
— Его светлость будет расстроен.
— Он действительно расстроился, — невозмутимо отвечает Роуз. — Ничего, он уже договорился со своей племянницей Мэрион. Она дизайнер по интерьерам. Это, в конце концов, ее долг.
— Она наследница? — спрашивает Шарлотта, предпочитающая называть вещи своими именами.
Роуз пожимает плечами:
— Понятия не имею. Кто-то должен же быть наследником.
— Симпатичная девушка?
— Далеко не девушка, мама. Она моего возраста.
Шарлотта вздыхает:
— Ну да, ну да. О наследниках, кстати. Когда я отдам концы, мне хотелось бы, чтобы ты дала кое-что соседской Дженнифер для ее ребеночка — пару сотен в копилку.
— Мама…
— Немного…
— Не говори так. Ты не…
— Может, не сегодня и не завтра. Но ты, пожалуйста, помни об этом. Так что эта Мэрион, на нее можно положиться? Довезет его в целости и сохранности туда и обратно?
— Она очень деловая. У нее свой бизнес. Обставляет дома богатых. У нее такой демонстрационный зал дома — не описать словами! Интерьеры Лэнсдейл-Гарденс ее просто шокируют, — улыбается Роуз.
Шарлотта никогда не была в Лэнсдейл-Гарденс.
— Я думала, у его светлости роскошный дом.
— Там есть несколько недурных вещей. Да и сам дом тоже неплох. Но изрядно обветшал.
Шарлотта ерзает на стуле, морщится. Бедро причиняет ей постоянные неудобства. Разговор об этой Мэрион — небольшое отвлечение.
— Неужели люди должны платить кому-то, чтобы им сказали, какого цвета занавески повесить? В данном случае я на стороне его светлости. Меня всегда устраивали те, которые можно купить в магазине или заказать. А она богата?
— Одета хорошо, — пожимает плечами Роуз, — а вообще-то, я не в курсе.
Мэрион делает деньги за письменным столом в своем офисе рядом с демонстрационным залом. Еще она ждет звонка от любовника и держит в голове, что через полчаса придет клиент. Мэрион умеет делать деньги. Она трудолюбива, рациональна, расчетлива. Нет, не очень богата. Пожалуй, ее можно назвать состоятельной. Ей хватает, но приходится следить за цифрами, чтобы не превысить кредит в банке. Как раз сейчас она просматривает счета поставщиков за последний месяц и надеется, что Джереми позвонит до того, как придется поставить телефон на автоответчик и заняться клиентом. На секунду мелькает мысль о Генри, об утомительной поездке в Манчестер на следующей неделе, именно тогда, когда ей так трудно выкроить время.
Вернувшись к мысли о деньгах, она прикидывает доходы Генри. Разумеется, он вполне обеспеченный человек. Этот дом. Его стиль жизни — клуб, дорогие рестораны, которые он время от времени посещает. Роуз — секретарь, Корри — убирает, ходит по магазинам, готовит. Генри… в порядке. У него нет родственников, кроме Мэрион. Кто-то же должен унаследовать его имущество, если только он не отписал все Оксфордскому комитету помощи голодающим или какому-нибудь кошачьему приюту.
Не то чтобы Мэрион рассчитывала на его деньги. Конечно нет. Она очень привязана к старику — в конце концов, он ее дядя, притом единственный. К тому же она его уважает. Он, бесспорно, значительный человек. Ну да, иногда она забывает о нем, как все забывают порой о престарелых родственниках. Ах, если бы он только позволил ей переделать этот дом в Лэнсдейл-Гарденс! Мэрион каждый раз коробит, когда она заходит к дяде: страшный, лоснящийся старый диван, кожаные кресла, тоскливые коричневые бархатные портьеры. А уж кухня… Но Генри сразу пресекает любые попытки. Мэрион не удалось навязать ему и диванной подушки.
— Я выше хорошего вкуса, дорогая, — усмехается он, и она действительно начинает сомневаться в том, что существует такое понятие, как «хороший вкус».
Мэрион, разумеется, тоже не нравится это выражение, избитое, не означающее ничего конкретного. Хороший интерьер — это всегда гармония, но обязательно и контрасты, и, безусловно, сюрпризы: неожиданный коврик, нетривиальный цвет, зеркало необычной формы… Нет смысла объяснять это Генри, которому ее бизнес кажется лишь забавным развлечением, способом убить время. Такого рода деятельность не входит в круг его интересов. Генри занят значительными людьми прошлого и настоящего, хорошим кларетом, академическими сплетнями. Он работает над мемуарами, ну и, может быть, его все еще занимает политика XVIII века, основная тема научных исследований. Вот это для Генри важно и существенно. Все остальное — лишь повод для ленивой, небрежной реплики, и ничего больше. Ища тему для разговора, Мэрион иногда упоминала о своих клиентах. Если они оказывались в каком-то смысле выдающимися людьми, то Генри проявлял заинтересованность, но даже сфера их деятельности не была ему знакома.
— Голдман Сакс? Слышал о нем. Какой, говоришь, у него доход? Потрясающе!
Актерами он тоже интересуется:
— Имя знакомое… Правда, сейчас редко бываю в театре. В свое время я был знаком с Аластэром Симом. Я тебе не рассказывал?
Генри знал многих. В его речи то и дело мелькали разные имена, в основном неизвестные Мэрион, хотя иногда вдруг проскакивала какая-нибудь знаменитость. Генри водил дружбу с маститыми политиками, общался с учеными, знал всякого, кто хоть что-то собой представлял в академических кругах.
С ним консультировались Макмиллан и Гарольд Вильсон, ему нашлось бы что рассказать о Стивене Спендере, Морис Боура был его приятелем. Генри с жаром говорил о своих мемуарах. Правда, глаза у Мэрион частенько слипались за чаем или ужасным обедом, приготовленным Корри: перловый суп, пирог с мясом и почками, приторный пудинг. В еде Генри консервативен. Мэрион даже удивлялась, что он там заказывает, в этих шикарных ресторанах, в которые ходит, но потом подумала, что, вероятно, ему известны такие, где умеют угождать старомодным клиентам. Поток имен не иссякал, кого-то Генри поливал грязью, кого-то превозносил до небес, а Мэрион тем временем вежливо отказывалась от сэндвича, просила пудинга положить поменьше и мечтала, как она потихоньку протащит в этот дом новую скатерть. Стоило Генри разговориться, и она мысленно обставляла комнату, подбирала обои и ткань для занавесок, планировала, где поставит столик в своем любимом провансальском стиле.
У Мэрион, конечно же, был свой стиль, свой почерк. Но она умела быть гибкой с клиентами: сначала выяснить, как они сами представляют себе свое жизненное пространство, а потом внедрить в их головы собственные идеи. Конечно же, к ней часто обращались, потому что всем нравился результат: свежесть и располагающая к себе простота Новой Англии — голубой цвет, буйволовая кожа, крашеные полы — в сочетании с французским деревенским стилем. Плюс немного от Кеттлз Ярд, художественной галереи при Кембриджском университете: необычные стулья ручной работы, умело разложенные на подоконнике раковины и камушки, интригующая картина на каминной полке.
Дом самой Мэрион был воплощением такого вот ненавязчивого, но стильного дизайна. Кроме того, это ее визитная карточка. Клиенты приходят сюда, чтобы им показали интерьеры, бродят по большой комнате на первом этаже, разглядывают обивку мебели, обои, цвета, картины, безделушки, тщательно подобранные Мэрион, стулья, столики, лампы. Генри редко у нее бывает, а когда заходит, кажется, ничего не замечает. Усядется в верхней гостиной в одно из хорошеньких кресел со светлой полотняной обивкой — и доволен. Генри вообще не видит того, что лежит вне сферы его интересов.