Удивительной, страшной силы появились у нее боли! Укол морфина помогал от силы на час, и боли снова возобновлялись, превращая тихую девушку в ревущего раненого зверя. Наркотики кололи ей постоянно. Стала она худой, так как есть совершенно не могла. Стала она желтой и отечной. Даже сделали ей пункцию грудины, что подтвердить наконец диагноз лейкоза. Но нет, лейкоза не нашли! Матери ее сказали, что смерть ее – вопрос не то дней, не то часов.
Но тут послал ей Бог внимательного дежурного врача. (Так как она такая тяжелая была, почти безнадежная, то и лечащий врач, и все консультанты слушать ее уже перестали.)
Выслушал дежурный врач, а у нее легкое не дышит. Утром пригласили хирурга, пунктировали опять и получили почти литр гноя. И, представьте себе, стали снова лечить, и стало ей легче. Только осталось непонятным, откуда все это взялось.
Легче-то легче. Вот только боли! А вот болям уже и не верит никто! Мы тебя вылечили, говорят, уже у тебя ничего нет, а ты все наркотики просишь.
– Наркоманка! Три месяца колем тебя!
Решили перевести ее в специальную больницу, где делают операции по освобождению легких от спаек. Что-то же должно боли вызывать! Перевели туда, а потом оттуда. Слышала она, как по телефону ругались:
– Вы что, – говорят, – куда вы там смотрите – на такую операцию беременную направлять?
Тут все вспомнили, что она беременна, и срок уже – двадцать восемь недель. Просто за худобой видно не было. И забыли, в хирургии-то…
Короче, родоразрешали ее мучительно и долго, а закончилось все кесаревым сечением и смертью ребенка сразу после родов. Вот такие дела. После операции – грудь перемотали, и вроде боли чуть-чуть притихли. Это я про физические боли, а не про слезы по ребенку, и по всему остальному.
Дело к выписке, стала она опять ходить, и опять боли, и снова сильные! На последней консультации собрались два профессора, хирург и терапевт, и решили выписать ее через пару дней. Болям же не верил уже никто.
Правда, раздеть ее не сочли нужным. А вечером пришла медсестра, очередные горчичники ставить, и говорит: «А что, у тебя позвонки сзади всегда так выпирали?» Тут уже и студентка пятого курса смогла бы диагноз поставить. Ну, она и поставила. Сама себе. Утром попросила сделать себе снимок позвоночника.
Довольно редкий случай! Это было не туберкулезное расплавление тел четырех грудных позвонков (остеомиелит позвоночника).
Сразу уложили ее на щит, запретили вставать. Сразу стало понятно, почему же были такие боли. Консультанта вызвали, чтоб перевести в спецбольницу, где лечат спинальных больных. Очень консультант удивлялся, говорил: «В рубашке родилась!» Это в том смысле, что гной прорывался в сторону легкого, а не в сторону спинного мозга.
Трудно было поверить ей в страшный диагноз, осмыслить перспективу: пролежать не меньше года прикованной к постели. С очень, очень сомнительным прогнозом. Предстояла тяжелая операция, исход которой оставался неясен.
Как от наркотиков отвыкала, как делали операцию, как на ноги вставала и как дальше жила – это уже другая история.
Один только доктор из всех, кто лечил ее, пришел проводить ее в ту спецбольницу:
– Прости, говорит, что не верили тебе. Не верили, что так больно тебе было…
Спасибо ему. А теперь догадайтесь с трех раз, кто была эта студентка.
Когда перевели меня в спинальное отделение, еще до операции, я написала стихи, которым удивляюсь до сих пор. Вот они:
Откуда взялись? Неизвестно ведь даже было, буду ли я ходить, а я собиралась лечить кого-то.
Спасибо, Господи! Ты знал, Ты все знал…
Вваливаются вдвоем – и мама, и папа, взъерошенные, взволнованные, прямо в пальто.
На руках у папы – драгоценный сверток в голубом одеяле. Ребенку не больше месяца.
– Доктор, у нас беда, у нас температура тридцать семь и пять!
– Сколько ребенку?
– Две недели!
– Вы ведь не с моего участка?
– Нет, доктор, ну, пожалуйста, нас посмотрите, у нас ведь температура, а наш врач будет через два часа!