* * *
* * *
Сочинение стихов для хайкуиста по сути является психотехническим приемом, с помощью которого он, во-первых, настраивает себя на соответствующее отношение к жизни, а во-вторых, проверяет, насколько ему это удалось. Качество стихов хайку является отличным индикатором успешности в реализации хайкуистской жизненной практики. Малейшее проникновение в сознание суетной мысли тут сбивает восприятие хайкуиста, лишая его способности выдавать хорошие стихи, так как поэзия хайку процентов на 95 состоит из оригинальности жизненных наблюдений, основывается на интересных мыслях и чувствах, вызванных непосредственной созерцательностью. В то же время, чтение качественных стихов хайку является отличным средством очистки сознания от бытийной шелухи невротической или корыстной природы. Поэтому в данной главе хайку рассматривается исключительно в психологическом разрезе, и литературным критикам я советую не напрягаться из-за ее содержания.
Если так, то у читателя может возникнуть вопрос: почему я для обозначения этой психотехники не возьму какое-нибудь другое слово, никак не связанное с литературным термином «хайку»? Во-первых, этот прием лишь с небольшими отклонениями использует соответствующую технику стихосложения. Во-вторых, лучшими примерами описанной жизненной практики являются биографии наиболее авторитетных японских поэтов хайку — Басё и Иссы.
Что же в хайку такого особенного, что позволяет использовать ее как средство психологии смысла жизни, как вариант жизненной практики? Прежде всего стоит упомянуть, что хайку впитала в себя традиции дзен-буддизма в отношении человека к миру, к себе и своем месте в этом мире. В этом отношении стихи хайку чем-то напоминают буддистские коаны — своеобразные психотехнические приемы, позволяющие человеку постичь истину, ускользающую от рационального разума. Но хайку и дзен роднит не только техника — в философии этих двух культурных комплексов значительно больше общего, чем различий. Западная культурная традиция всегда стремилась к искусственному облагораживанию действительности как в объективной плоскости через преобразование окружающих предметов, так и в субъективной в виде фильтрации и приукрашивания воспринимаемых образов. Эстеты Запада предпочитали оперировать в своем сознании идеальными образами, вытесняя из него все недостойное для их утонченного вкуса. На Востоке же мир обычно воспринимался таким, какой он есть на самом деле, без всяких прикрас. Искусство восточного эстета заключалось не в преобразовании окружающей действительности или искажении своего восприятия и сознания, а в способности видеть прекрасное во всех проявлениях жизни.
«Поэты школы Басё стремились находить красоту в повседневности… Как говорится в трактате «Сандзоси» (1702), если прежние поэты воспевали соловья, который поет на ветке сливы, то нынешние подмечают, как он «роняет помет на лепешку»…«Основой стиля Басё было соединение, слияние пейзажа и чувства в пределах одного стихотворения. Причем соединение это непременно должно было быть следствием гармонического слияния поэта и природы, которое, в свою очередь, становилось возможным лишь в том случае, когда поэт отказывался от «собственной воли», своего «я» и стремился лишь к обретению «истины». (Из предисловия Т. Л. Соколовой-Делюсиной к сборнику Мацуо Басё «Избранная проза».)
* * *
* * *
«Если для Басё и его последователей поэзия была средством познания мира, проникновения в его сокровенные глубины, раскрытия внутренних, недоступных взору связей между отдельными явлениями, то Исса в своих стихах стремится прежде всего запечатлеть окружающую его действительность и свои собственные ощущения, запечатлеть с максимальной точностью и полнотой. Басё смотрел на мир глазами мыслителя, Исса описывает мир с безыскусным простодушием, как бы без оглядки на литературную традицию. Хайку Иссы заставляют увидеть трогательную прелесть привычных, неотъемлемых от обыденной жизни каждого человека пустяков, на которые, кажется, никто и внимания не обратит. Он делает предметом поэзии все то, что старательно избегалось его предшественниками, и, соединяя в рамках одного стихотворения низкое и высокое, утверждает значительность и необходимость каждой малости, каждой твари, этому миру принадлежащих. В этой открытости миру, в ощущении себя его частицей, равноценной остальным, в умении с щемящей душу простотой запечатлеть мельчайшие подробности бытия, пожалуй, и заключается то новое, что привнес Исса в японскую литературу». (Из Предисловия Т. J1. Соколовой-Делюсиной к сборнику Кобаяси Иссы «Ливень пятой луны».)