Шел 1991 год.
* * *
Еще в 1987 году меня направили преподавать в Гвинею, в университет Конакри. Помню, как представитель министерства уже в самой столице Гвинеи меня подробно расспрашивал, что там за перестройка происходит в СССР. Я ему взахлеб рассказывал обо всех новостях. Он слушал нахмурившись, потом сказал мне:
— Вы обо всем этом нашим преподавателям не рассказывайте. Не надо их... развращать.
Дело было в том, что тут среди наших преподавателей он был царь и бог. Без его разрешения нельзя было съездить в центр города, выезжать туда можно было только, как минимум, по трое. Перед всеми советскими праздниками были режимные дни, то есть в городе вообще нельзя было появляться.
Меня же поселили не в преподавательский дом, а в гостиницу прямо на берегу океана. Шведский стол, номер за 180 долларов в сутки. All inclusive, то есть ешь и пей от пуза хоть целый день. Свободное общение с кем хочешь и где хочешь и свободный выезд в любое место в городе. Правда, совесть, когда я поедал все эти разносолы французской кухни, все эти “саляд кафе де Пари”, “канар доместик”, “пуле роти”, все время напоминала мне, как мы всей семьей в Питере, славном городе трех революций, стояли темным осенним вечером за ячневой крупой, которую тоже давали только по талонам. А дежурным блюдом у нас тогда были мочёнки: нарежешь батон за 13 копеек, обмакнешь в молоко — и на горячую сковородку, обильно политую подсолнечным маслом. Красота!
Из разговоров в конакрийском университете с нашими преподавателями-русистами я узнал, что интерес к изучению русского языка в Африке резко упал. Уроки русского языка в школах отменили. Многих преподавателей просто отправляют домой. И тут-то я вспомнил, что большинство студентов-иностранцев в наших вузах — это африканцы. Их до вуза в течение целого года доучивают русскому языку с учетом того, что русский они изучали еще в школе. Но раз сейчас ситуация так кардинально изменилась, то кто же к нам тогда поедет учиться?
И тут мне пришла в голову идея: а почему бы их у нас обучать не на русском, а на английском или французском языках? Ведь у нас полно преподавателей, имеющих опыт работы за рубежом. Вернувшись в Ленинград, я все это тщательно обдумал, составил план и направил все бумаги в мэрию Петербурга. Через пару дней мне позвонили оттуда и предложили зайти для беседы. Я приоделся и пошел в Смольный. Принял меня заместитель Собчака по науке и образованию. Очень интеллигентный мужчина, к тому же свободно говорящий по-французски. Идея эта ему в высшей степени показалась привлекательной. Вопрос упирался только в финансирование. Денег у них, как всегда, не было.
Через пару месяцев мы встретились снова. Он обсудил мое предложение с ректорами ряда петербургских вузов. Им это не показалось столь интересным. Особенно их смутило предложение оплаты преподавателям в зависимости от объема и квалификации их труда. Они сослались на существующую сетку тарифов зарплаты. Тогда я предложил ему создать автономный университет на базе освободившихся к тому времени массы дворцовых помещений, из которых выехали распущенные райкомы-горкомы партии. Но вскоре все дело потонуло в массе согласований, увиливаний и уверток разного рода и масштаба.
А через два года я поехал преподавать на английском языке в Пражский университет, где эта идея для иностранных студентов и аспирантов была реализована с 1993 года. Идеи витают в воздухе!
Но самое интересное — это то, что в феврале 2009 года я был в Праге и посетил этот университет, Так вот там вместо двух групп студентов, которые были в то время, когда я там преподавал, теперь уже на двух факультетах ведется преподавание на английском языке для иностранных студентов — от первого до последнего курса. И университет на этом неплохо зарабатывает, и преподаватели получают приличные зарплаты.
* * *
В Пражском университете я проработал год. По условиям контракта я должен был приехать без семьи. Да и куда я должен бы был девать здесь детей школьного возраста? Русских школ там не было. Учить им здесь чешский язык, а потом снова возвращаться в Россию и продолжать обучение на русском?
Меня поселили в скромный одноместный гостиничный номер невдалеке от Вацлавской площади. В соседнем номере жил доцент из Сиднея, преподававший в нашем же университете и приехавший также на год по приглашению. Мы с ним вскоре подружились. А напротив жила группа молодых преподавательниц из Лондона. Настолько молодых, что к ним на выходные нередко приезжали родители. Почти каждый вечер у нас на огромной кухне были чаепития. Каждый приносил что-нибудь к столу, и беседы длились до часа, а то и до двух ночи. Тема России в те годы с ее perestroika и glasnost была очень популярна. Кроме того, я сообразил взять туда альбомы и слайды Питера и нередко рассказывал им о нашем городе. Они тоже в долгу не оставались.