Стараясь не дышать этой красивой, но злой луковицей, я очистила её и стала думать, как бы половчее разрезать на ломтики. Но, пока я думала, слёзы брызнули у меня из глаз так сильно, что я уже ничего не видела.
Уж я и отворачивалась и отбегала в сторонку… Но, как только я приближалась к столу, сердитая луковица снова набрасывалась на меня.
«Так-так-так», — насмешливо тикали кухонные ходики и вдруг показали — три: час нашего обеда. Сейчас должны были прийти папа и мама.
Тётя Наша, задумчиво стоявшая у окна, встрепенулась:
— Ну что? Гарнир готов?
Но, увидя, что со мной происходит, она быстро отобрала у меня луковицу, недолго думая изрезала её всю на поперечные ломтики и стала разбирать на колечки.
Я же в это время тёрла руки щеткой и промывала глаза водой.
— Подумать только… — заговорила тётя Наша, склоняясь над луковым колечком, — подумать только, как трудно даётся иногда ученье!
— Да-да-да, — закивала я головой.
Но тётя Наша не слушала меня. Глаза её наполнились слезами.
— Человек умный, способный, трудолюбивый, а живёт в скверной комнате. Без света и воздуха. Питается отвратительно. Весной мучается, не знает, чем заплатить в университет за ученье, — денег нет.
Я молчала. Только сейчас я поняла, о каком человеке идёт речь.
Я представила себе, как Иван Васильевич, бедный, один в своей неуютной комнате, учит трудные болезни.
На дворе весна, грачи прилетели. Но тут уж не до прогулок, когда нет денег, да и времени мало: приходится «выкраивать часок». Не ножницами, конечно, это только так говорится, но всё равно трудно.
И я тоже чуть не заплакала, но на этот раз не из-за лукового колечка. Нет, нет, не из-за него.
Семь роз и один бутон
Что за радость проснуться рано утром на даче!
Накануне весь день была суета. Тётя Наша укладывала вещи, Дарьюшка — посуду. Мы с Устинькой помогали им обеим. Дима собирал по всему дому гвозди. «Пригодятся для дачи», — говорил он.
Ломовой извозчик был заказан к трём часам дня, но незадолго до этого пошел дождь.
— Придётся, пожалуй, отложить переезд на завтра, — рассуждала с Дарьюшкой тётя Наша.
Но мы стали умолять не делать этого.
— Это не дождь, а дождик, — уверяли мы. — Он сейчас пройдёт.
Мы, и особенно Дима, так надоели тёте Наше, что она наконец пригрозила:
— Смотри, Дима, как бы я не отправила тебя домой со всеми твоими гвоздями!
Но и после этого мы не совсем ещё успокоились: высовывались из окна, смотрели на небо, даже выбегали во двор.
И дождь сжалился над нами: к трём часам прекратился.
Когда же ломовик начал грузить вещи, над городом появилась радуга.
И так, под этой радугой, мы со всеми нашими вещами отправились на дачу…
Бабушка приехала к нам как нельзя удачнее: когда мы уже устроились.
Мама снимала дачу у старенького отставного капитана. Всю жизнь он провёл в плаваниях, а состарившись, поселился на суше, но так, чтобы видно было море: выстроил себе за городом небольшой домик, а летом половину его сдавал дачникам.
Дачный участок был не широкий, но длинный. Задняя калитка выводила липовую аллею прямо в степь. Входные ворота смотрели на дорогу, где проходил дачный поезд с паровичком.
Отставной капитан очень любил розы. Он даже выписывал их черенки из чужих краёв.
Сначала он и слышать не хотел о дачниках с детьми.
— Нет, нет! — сказал он маме. — Вы, сударыня, я слышал, педагог, следовательно, любите детей. А я их боюсь. Они будут рвать мои розы.
— Я вам ручаюсь, — сказала мама, — что цветы будут в полной сохранности.
Нам же она сказала:
— Я поручилась за вас. Вы понимаете, что это значит?
— Понимаем, — ответили мы.
После этого мы старались даже не глядеть в сторону роз, чтобы как-нибудь нечаянно не сорвать одну из них.
Розы были белые, розовые, кремовые, жёлтые и алые. Одни — на кустах, другие — на деревцах, штамбовые.
Старенький капитан, седой, весь серебряный, в белом кителе, с ножницами и лейкой расхаживал по цветнику.
Перед террасой на солнышке дремал большой, тоже белый, кот. Сначала мы боялись, как бы он не принял нашу Тихоню за крысу, но потом узнали, что он не ловит даже мышей.
Что за радость проснуться утром на даче и увидеть бабушку, идущую по дорожке с чемоданчиком и корзинкой! За ней несли корзину побольше.
— Бабушка! — закричали мы, бросаясь к ней навстречу.
— Тише, тише! — испугалась бабушка. — Здесь у меня свежие яички и мёд. Не разбейте и не пролейте.