— Каждая девочка должна держать в порядке свои вещи и уметь ухаживать за растениями. Это пригодится в жизни. И ещё как пригодится! — повторяла тётя Наша.
Мамины девочки
Моя мама была учительницей русского языка. Это был важный, самый важный школьный предмет.
— Необходимо отлично знать родной язык, особенно такой разнообразный, богатый, прекрасный, как русский, — говорила мама. — Кто плохо знает свой язык, тот не оценит красоты родной речи, не задумается над книгой, не заслушается песни, не запомнит стихов. Как хороши русские стихи! Вот, например…
И мама начинает читать своим звучным голосом:
Так начинается стихотворение Лермонтова «Три пальмы», — говорит мама. — Нравится тебе?
Нравится ли?.. Мне?.. «Три пальмы»?
Я прошу маму прочесть мне это стихотворение целиком. И, пока я слушаю, наша столовая исчезает. Я — в песчаных степях. Я вижу три пальмы над родником. Качаются роскошные листья, журчит вода…
— Дитя моё, очнись, — говорит мама.
— Мама, мамочка, как это хорошо! — восклицаю я. — Ты так прочла, что всё это стало как живое!
— Нет, — отвечает мама, — это Лермонтов так написал. Это его талант, его поэтический дар. А я только постаралась правильно прочесть это чудесное стихотворение.
В школе, где преподавала мама, училось пятьсот девочек. Пятьсот девочек — это очень много. Если их усадить в вагоны, то получится длинный поезд.
Каждое утро мне кажется, что я слышу шум морского прибоя: это девочки взбегают вверх по лестнице. Понемногу море стихает: это значит, что прозвонил звонок и все расселись по партам. Прошумело два раза — раз, два: это школьницы встали и снова сели при входе в класс учительницы. И наконец всё стихало на целый час: шёл урок. Всё это я знала очень хорошо, потому что мы жили при школе и классы находились над нашей квартирой.
Встречаясь с мамой на улице, её ученицы вежливо кланялись ей. Если я была тут же, я радовалась, что столько девочек знают мою маму.
Окончив школу и превращаясь во взрослых, девушки и тогда не забывали свою учительницу русского языка. На улице они почтительно кланялись ей, говоря: «Здравствуйте, Елизавета Семёновна». И мама приветливо отвечала: «Здравствуйте», и при этом называла свою бывшую ученицу по фамилии.
Бывало так, что та, улыбаясь, говорила: «У меня, Елизавета Семёновна, теперь другая фамилия. Я давно уже замужем, и моя дочка скоро будет вашей ученицей».
«Вот и хорошо, — одобряла мама. — Посмотрим, как-то она будет писать классные работы. Вы, я помню, писали неплохо».
Однажды мы с мамой пошли покупать шляпу взамен той, что улетела у меня в лиман при поездке к бабушке. Продавщица в магазине тоже оказалась бывшей маминой ученицей. Она выбрала мне славную шляпу с лентой, сказав на прощание:
— Носи на здоровье! Постарайся быть такой же хорошей, как твоя мама. Никогда не забуду её уроков! Вы не помните меня, Елизавета Семёновна? — обратилась продавщица к маме. — Мохнаткина моя фамилия.
— Как же, Мохнаткина Генриетта, хорошо помню, — ответила мама. — Учились хорошо. Выразительно декламировали. Особенно вам удавался «Слон и Моська» Крылова.
— Вы и это помните? — обрадовалась Генриетта Мохнаткина.
— Я помню всех, кто учился у меня, — ответила мама.
Да, много было бывших маминых учениц. Поэтому я не удивилась, когда в Городском саду, где мы гуляли, с тётей Нашей, к нам на скамейку подсела старушка с зонтиком и спросила:
— А как поживает твоя мама?
— Значит, вы тоже мамина ученица? — догадалась я.
— Ну, что ты! — улыбнулась старушка. — Я её бывшая учительница. Твоя мама отлично училась. Передай ей привет от меня и скажи, что я горжусь ею.
Я и сама гордилась своей мамой и очень любила её. Был только один человек, которого я любила ещё больше: это папа…
Каждый день мама приносит домой стопку школьных тетрадок и проверяет их вечером в столовой. Ошибки подчеркиваются красным или синим карандашом, а в конце страницы ставится отметка. Иногда бывает, что это двойка, с маленькой, злющей, как у змейки, головкой, и тогда я прошу: