В палисаднике виллы, находящейся в старом городе, в плетеном кресле под тенью кипарисов сидела пожилая женщина, которая привлекла мое внимание. Была она величественно спокойна и медлительна в мерном покачивании кресла-качалки, но тонкие загорелые руки с узловатыми пальцами сновали быстро над натянутыми на раме нитками. Со стороны мне показалось, что она вышивает, но в руках не было иголки. Только быстрые скользящие движения ярких ниток в пальцах.
Женщина подняла голову, заметила меня и принялась беззастенчиво рассматривать. Потом махнула приглашающе рукой и улыбнулась. Я вошла во двор и присела рядом за стол.
Хозяйка продолжала рассматривать меня задумчиво, слегка покачивая головой. Руки ее остановились, нитки не мелькали. Я с близкого расстояния увидела, что у нее на раме натянуты продольные белые нити, а яркими поперечными складывался узор небольшого ковра.
На корявом итальянском с жутким акцентом, который я успела уже немного освоить, я попросила разрешения посмотреть на изделие.
Это было потрясающе красиво. Высокие кипарисы на фоне красных черепичных крыш, угол дома, увитый виноградом, и дорога, убегающая лентой вдаль. Четкие линии плетения, контрасты оттенков и мастерство, не знающее равных.
Я присмотрелась с картине (ковром назвать это чудо не поворачивался язык) и поняла, что рисунок складывается не из переплетений нитей, а из узелков, плотно зафиксированных на продольных нитях и переходящих в поперечные, за счет чего узор выходил объемным, живым, с множеством оттенков при смешении нитей в узле.
Мне до зуда в руках захотелось попробовать сотворить такую же красоту. Когда я оторвалась от рассматривания картины, то наткнулась на добрый взгляд удивительно голубых глаз хозяйки.
— Инесс, — представилась женщина, до чертиков заинтересовав меня своим именем, внешностью и творчеством. Настаивать на статусе сеньоры она не стала, а я и не вспомнила, как правильно обращаться, до того была заинтригована.
— Барбара, — назвалась я на европейский манер.
Инесс пригласила меня в дом, где заправляла ее невестка, синьора Мария — пышнотелая жгучая брюнетка лет сорока пяти. Сын Инесс и два внука трудились на семейной винодельне, жена старшего внука с дивным именем Алессия работала в соседней деревушке в госпитале медсестрой.
Всю эту информацию я с трудом уловила из трескотни Марии, которая гостеприимно накрыла на кухне стол, выставив запеченные овощи, домашний хлеб и лимонад. Но вкуснее всего были красные помидоры, порезанные с кубиками сыра моцарелла и политые оливковым маслом.
За едой Инесс и Мария выудили из меня информацию, откуда я приехала, с какой целью и надолго ли. Предложили пожить у них за смешную цену. И я согласилась остаться в их гостеприимном доме на пару дней.
К ужину собрались все члены семьи Инесс за большим столом на террасе. Ужинали шумно, рассказывая события, произошедшие за день, ругали правительство и налоги, радовались отличному урожаю винограда, планировали пойти на выходных на свадьбу к соседям, перемывали косточки местному голове. Я только иногда отвечала на вопросы, уплетая пасту, запивая вином и впитывая эмоции этих открытых жизнерадостных людей.
Проснувшись рано утром, я в сопровождении Марко, младшего внука Инесс, отправилась за своими вещами, чтобы перенести их в новый дом. По дороге Марко рассказывал о работе, звал вечером на площадь послушать местных музыкантов, белозубо и ослепительно улыбался и флиртовал напропалую.
Зная, что флирт и заигрывания у итальянцев в крови, я не воспринимала его намеки всерьез, ответно улыбалась, но ни на что не соглашалась.
А после завтрака Инесс повела меня в свою мастерскую — небольшую комнату рядом с кухней, где высокие открытые стеллажи из грубо обтесанного дерева были завалены нитками, лентами, тканями, рисунками и схемами. Невысокий широкий станок стоял у окна с уже натянутыми нитями, но без рисунка.
Я подошла к нему и аккуратно потрогала туго натянутые нити, провела пальцами по раме и почувствовала отклик, как будто где-то тонко зазвонил колокольчик, а услышала я одна.