Но вскоре началось совершенно противоположное течение, в другую сторону. Окруженный в Казанском университете, где я занимал место адъюнкта, молодыми профессорами, моими товарищами, из которых теперь не осталось ни одного в живых, я невольно подчинился их влиянию и начал вдумываться в простое и великое учение великого Учителя, причем многое казалось мне в то время исполненным противоречий, которых я не мог примирить.
В 1854 году я был в Москве, прожил там довольно долго и под влиянием Сергея Тимофеевича и Константина Аксаковых сделался, впрочем ненадолго, ярым славянофилом. Впоследствии от этих славянофильских тенденций у меня осталось только одно убеждение в необходимости общины не как экономического, но как связующего общественного элемента.
В 1858 году вся маленькая молодая партия казанских профессоров переселилась в Москву, вслед за ними и я оставил Казанский университет и примкнул к этим товарищам казанской университетской жизни. Благодаря моему зятю, профессору Киттары, я пристроился при двух редакциях: журнала «Сельского хозяйства» и «Промышленного листка». В это время начал и завершился перелом моих убеждений. В это время я был сильно увлечен «Письмами об изучении природы» и «С того берега». Многое было для меня неясно. Под влиянием Бюхнера, Фохта и Молешотта я написал мою критическую большую статью под заглавием «Мильне Эдвардт и природа». В ней было немало вещей недодуманных и неверных, но она была яркой противоположностью того слишком узкого романтизма, который проводил в своих воззрениях известный французский зоолог.
Этому направлению я долго оставался верен, — целых 14 лет, вплоть до 1874 г., когда медиумические факты убедили меня в том, что оно неверно.
Я начал слишком рано печатать мои литературно-научные произведения. В 1848 г., будучи студентом третьего курса, я вступил в сношения с редакцией «Русской иллюстрации», которая находилась тогда в руках Башуцкого, и напечатал в ней два первых небольших популярно-научных очерка: «Жуки атехви» и «Жуки могильщики». Кроме них, я послал в редакцию целую тетрадку ребусов, из которых она многие напечатала в течение года. Послал также несколько карикатур на русские пословицы, которые неизвестно почему не были напечатаны.
Затем, в течение восьми лет, мои литературные силы дремали, и только в 1856 и 1857 годах они проснулись, оживленные энергией К. Ф. Рулье. Я напечатал три довольно больших научно-популярных статьи в «Вестнике естественных наук». В последующие годы я обдумывал планы некоторых повестей и четырех драм, но ничего не написал из задуманного, а начал два рассказа, из которых на одном сильно отразилось влияние Герцена. Эти рассказы лежат до сих пор неоконченными.
В 1868 г. вышел перевод первого тома сказок Андерсена. Читая похвальные и даже восторженные отзывы об этих сказках в наших журналах и газетах, я купил их и прочел. Многие из них мне также понравились, но многими я был недоволен, находил их слабыми и задал себе вопрос: неужели я не могу написать так же или лучше? Таким образом, задача была задана, и в течение трех лет я написал около дюжины сказок, которые и составили первое издание «сказок» «Кота Мурлыки». Но во время этой работы меня отвлекла другая. Должно сказать, что тогдашнее (1864 г.) материальное положение ординарного профессора было весьма не блестяще. В 1869 году появилось объявление об издании «Нивы». Журнал предлагал премию в тысячу рублей за повесть из русской жизни. Я решился попробовать свои силы. Сюжет повести сложился очень быстро. Было выставлено два характера «Темный и Светлый», и повесть носила это название. Я написал ее в два месяца. Отделав и переписав первую часть, я прочел отрывки из нее четырем товарищам. Успех этих отрывков превзошел все мои ожидания. Товарищи, между которыми был один профессор русской словесности, единогласно хвалили ее и никак не советовали посылать в «Ниву». Она появилась потом в «Русской Мысли» под названием «К свету».