Но хотя бы теперь они могли сделать его самостоятельно.
Полночь явно считала, что идёт на титанические уступки, с моей точки зрения это выглядело лишь как начало пути… куда-то. В будущее, где я перестану быть чёрным властелином на троне чудовищного замка. Если и я, и замок к тому времени останемся целыми.
— Кто тебя создал? — спросил я то, что мучило меня на протяжение всех этих месяцев.
— Мастер, — незамедлительно ответила она, расплываясь в мечтательной улыбке. — Он построил меня, всех моих братьев и сестёр, вдохнул в нас жизнь. Он был самый сильный, самый красивый…
Она махнула рукой, и перед троном начал сплетаться образ. Некто очень высокий, изящный, с эльфийскими — или альвийскими чертами. Многорукий, четырёхкрылый, облачённый в одеяния из лунного света… Образ мигнул и исчез, так и не успев сформироваться до конца. Улыбка Полуночи угасла.
— Это было… очень давно, — прошептала она.
— Кем он был? — продолжал я, хотя уже подозревал, каким будет ответ. — Зачем он создал вас всех?
— Слишком давно. Не помню.
— Предназначение, — не сдавался я. — Когда я схватился за фламберг, голос говорил о нём.
— Затмение. Моя несчастная, обезумевшая сестра. Что до предназначения… я почти не помню. А то, что помню, не сказать словами.
— Тогда покажи?
Полночь обратила на меня печальный взгляд своих чёрных глаз. Я думал, что она снова призовёт образы перед троном, но вместо этого её ладонь отправилась прямиком к центру моего лба.
…пространство разрывали лишь вопли, окрашенные багряным. Каждый вопль создавал вспышку, в которой проступала невыразимая боль. Они перекрывали друг друга, они сливались в единое целое, какофонию мучений, бесконечно истязаемых миллионов душ. И это целое, багряное и невыразимое, пульсировало и расширялось, и жадно глотало один узел за другим, переваривая в себе и свет, и тьму, и всё, что между ними.
Пока что-то ему не помешало.
Я закашлялся, шумно втягивая в себя воздух и пытаясь успокоиться после кошмарного видения. Ощущения? Воспоминания? Этого было недостаточно, чтобы сделать выводы, зато вполне хватило, чтобы обеспечить кошмары на месяцы вперёд.
— Может, это и был всего лишь сон, — задумчиво сказала Полночь. — Я так долго спала…
Провалы в памяти мучили мой замок не первую сотню лет — сильнее всего с того момента, как некто, посланный Затмением, попытался убить её с помощью чёрного фламберга. Как он подобрался к сердцу, куда в теории могли проникнуть лишь хозяева — неизвестно, но это точно был не хозяин. Почему не довёл дело до конца — загадка. Полночь лишь почувствовала страшную боль, затем нарастающую слабость, и, возможно, погибла бы, если бы не усилия Роланда фон Харгена. Покушение со стороны Затмения выходило за любые рамки обычного противостояния замков, которое Полночь воспринимала как должное. Разумеется, вечные замки сражаются, так было всегда. Когда я рассказал об угрозе со стороны Полудня, она лишь отмахнулась. В её системе координат худшим вариантом был лишь временный хозяин-захватчик, назначенный «старшим братом».
Я вспомнил «Сжатую хронологию противостояния Полуночи и других вечных замков». Сотни, тысячи, десятки тысяч сражений, неисчислимое число жертв. Война, растянувшаяся на целые эпохи, была для неё такой же нормой, как и порабощение душ.
Затмение, обезумев или нет, пыталась решить проблему радикальным способом. Мне предстоит найти иной путь.
Рукоять проклятого оружия, кстати, пришлось забрать с собой. Нельзя было оставлять его рядом с сердцем, требовалось как следует изучить и, в идеале, уничтожить. Полночь любезно согласилась помочь с поисками деталей драконьей кузни, для неё этот проект выглядел столь же новым и интригующим, как и для Луны.
Вопросы продолжались, хотя в какой-то момент я почувствовал, что начинаю выдыхаться и держался на силе воли. Например, она не видела никаких проблем в союзе со Знающими, особенно с Князем в Жёлтом, который «помогал и развлекал» многие тысячи лет. Правда, чем дальше, тем больше он хотел взамен, а раньше было не так.
С Шар’Готом Полночь предпочитала не контактировать, так как «он жадный», а вот визиты Альхирета её скорее забавляли. Но его недавняя грубая выходка вызвала раздражение и обиду, так что ему в этих стенах больше были не рады.