— Простите, а много у вас в квартире жильцов?
— Пятеро, пятеро. Пять комнат, как и было у Александра Александровича Блока. Вот в той комнате тоже эстонка живет, Софья Августовна. В Ленинграде вообще много эстонцев.
— Евстолия Степановна, нам бы очень хотелось посмотреть кабинет Блока.
— А в кабинете я и живу, — сказала наша хозяйка, празднично улыбаясь. — Пойдемте, — и потащила нас за руки обратно по коридору к входной двери.
— Минутку, постойте, здесь интересно, — она показала на небольшую дверь в глухой стене. Здесь у Блока был туалет, сейчас тут кладовка. А у нас туалет вот здесь (показывает). В 43-м в корпус по Декабристов попал снаряд, и потом весь дом на капитальный ставили. Тогда нам предлагали вот здесь стену, здесь туалет, и у нас была бы отдельная квартира, а у той части был бы свой выход на черную лестницу и свой туалет. Да мы как-то не сообразили, вот с соседями и остались, но они ничего. Живем дружно, ничего. А вот и ваш кабинет, входите пожалуйста, девчата, присаживайтесь.
Перед нами была большая, метров в 25–27, квадратная комната с двумя окнами рядом, печью и крупным дубовым паркетом. Нечто от мансарды было здесь, в свободном небе за окном, в свете пасмурного дня. В Петербурге на последнем этаже потолки часто строились ниже, поэтому не угнетала непривычная нам ленинградская пятиметровая высота. Простор комнаты казался уютным. Вздернутый на стапеле белый корабль был прямо перед нами, и из окон, почти не изменившимся, открывался тот самый, описанный Блоком в письме к Александре Андреевне после первого посещения квартиры, вид на эллинги Балтийского завода и верфи.
Мысленно я расставила в комнате письменный стол, шкаф и другие предметы. У Евстолии же Степановны обстановка была самая традиционная: стол под ковровой скатертью, холодильник «Север», подушечки, салфеточки-ришелье, половички, коврик с лебедями, но, однако, большое овальное зеркало в ореховой раме и прекрасные стулья с плетеными сиденьями.
— Скажите, а у вас ничего не осталось случайно из вещей Блока или Любови Дмитриевны?
— Нет, нет, что вы! — испугалась Евстолия Степановна, — муж ничего не брал, да и как было взять? Ведь Блок сам все вещи перенес в другую квартиру на второй этаж, а когда он умер, Люба вещи все прогуляла.
— Как это прогуляла?
— Да так, гуляла она, говорю вам (здесь Евстолия Степановна опять таинственно приглушила голос). Только Блок умер, она уже в 1921 году привела пьянчужку. Он все и пропивал. Любушка аж все простыни сама своими руками в печке сожгла, заразы боялась, а простыни были хорошие, полотняные.
(Мы, кстати, не поняли, почему Любушка сожгла простыни: в целях дезинфекции квартиры после болезни Блока или, наоборот, после грязного пьянчужки, но уточнять не стали).
— Значит, вы считаете, что Любовь Дмитриевна была плохая женщина?
— Нет, она не плохая была, так очень хорошая, добрая была, душевная, Аннушка ее хвалила не нахвалилась, только вот гулящая. Александр Александрович замечательный был человек и она неплохая, но его не любила, а пьянчужку своего смерть как любила. У меня муж тоже пьет. Эстонец он. Все «пошалуста, пошалуста».
— Ну как пьет? Может, по праздникам? Или каждый день?
— Каждый не каждый, а выпивает, да-да. А вы, девушки, завтра ко мне приходите в гости. Завтра Пасха, я пирог спеку.
— Спасибо большое, придем, если получится. Скажите, пожалуйста, а в какой комнате балкон? Оттуда, говорят, красивый вид на Мойку.
— А балкон как раз у эстонки.
— Нельзя было бы его посмотреть?
— Почему же нельзя? Сейчас она на работе, а завтра вы пирог-то будете есть и балкон заодно посмотрите.
— Удобно ли? Завтра воскресенье, праздник…
— Что вы, что вы? Они же эстонцы, праздник не справляют. Увидите балкон, конечно.
— Понимаете, Евстолия Степановна, нам бы хотелось снять вид с балкона и, если вы не возражаете, у вас из окна.
— Что же, пожалуйста, ради Бога. Снимать сами будете?
— Нет, у нас оператор внизу стоит, у подъезда. Мы боялись, так сказать, нарушить ваш покой…
— Ай-ай-ай! Зовите его скорее, я пока с окон уберу.
Мы побежали за оператором Игорем, который тем временем осмотрел окрестности, искал точки и отснял дом снаружи. Когда мы вернулись, подоконник был расчищен, стеклянные банки с огурцами убраны, и Игорь благополучно запечатлел пейзажи блоковского порта.