— Ладно, — сказал капитан. — Вставай в ворота… Клюшку держи пониже.
Судья дал свисток. Игра началась.
Рассказывать подробно, что это была за игра, у меня нет охоты.
Корова на льду чувствовала бы себя, наверно, увереннее, чем я.
Я пытался кинуться туда, куда летела шайба, а ноги несли меня совсем в другую сторону.
Чтобы не потерять равновесия, я цеплялся за своих и чужих игроков и они кричали одинаковыми тонкими голосами:
— Отцепись! Чего привязался?!
Зрители — и откуда они только набежали? — вопили, свистели и улюлюкали. Они прямо-таки помирали со смеху.
А вёрткий мальчишка острил:
— Эх вы, ничегошеньки не понимаете. Он показывает новый способ защиты. Бразильский!
Мы проиграли с разгромным счётом.
После финального свистка судьи обе команды опять сцепились в центре поля. А я добрался до скамейки, снял ботинки с коньками, сунул ноги в застывшие на морозе валенки и удрал.
Я понимал: произошла катастрофа.
Ребята во дворе всегда относились ко мне неплохо. Даже чуточку уважали. Я мог разрешить спор: кто написал «Всадника без головы», а кто «Последнего из могикан». Ко мне бежали, когда надо было узнать, что за штука автомобиль на воздушной подушке и чему равна первая космическая скорость.
Теперь меня не могла спасти даже скорость света и знание назубок всех приключений Шерлока Холмса.
Я оказался голым королём.
Завтра всё будет известно в классе. Алик Камлеев пустит по рядам ехидную карикатуру. Она попадёт к Ире Зиминой…
— Вы-ы… — я даже застонал, как от зубной боли.
Случается же, подумал я, с людьми этот самый… инфаркт, что-то такое с сердцем, отчего и помереть не долго. Вот бы мне его сейчас.
Тогда бы сказали:
— Чего вы хотите? Он же был тяжело болен. И всё-таки вышел на поле. Хотел выручить товарищей.
Вертлявый мальчишка, конечно, мог бы спросить:
— А чего он шарахался от моей клюшки, как заяц? Это что: тоже болезнь такая?
Но тут бы выступил вперёд судья, вынул свисток изо рта и сказал:
— Как ты смеешь говорить такое? За нарушение спортивной этики, за злостную клевету на товарища — дисквалифицирую тебя и запрещаю играть до конца сезона.
Я приложил ладонь к левой стороне груди.
— Так-так, так-так… — ровно выговаривало сердце.
— Тебе хорошо, — сказал я. — Сидишь там, в темноте, ничего не знаешь. А каково мне? Как завтра появлюсь во дворе? А в классе?!
Глава шестая
Утром меня разбудила бабушка.
— К тебе мальчик пришёл. Чудной. Я будить не хотела. Говорит: срочно!
Я трясущимися руками натянул штаны и рубашку и открыл дверь.
У порога, привалившись к стене, стоял Севка. Он подождал, пока вышла бабушка и прошипел:
— Хорош гусь! Его ждут, а он в кроватке прохлаждается!
— К-кто ждёт? — запнувшись, выговорил я.
— Он ещё спрашивает?! — фыркнул Севка.
— А чего им надо?
— Тебя им надо, — сказал сердито Севка. — Пошли!
«Может, пропали ботинки с коньками и клюшка, которые я вчера оставил на скамейке? — мелькнула у меня мысль. — Или со мной хотят… ну, как бы это сказать… в общем: “поговорить”…»
Можно было бы, конечно, не пойти. Сказать, что занят. Буду готовить уроки. Или ещё что-нибудь в этом роде. Только какой смысл? Всё равно из дома выходить надо.
Я взялся за пальто и всё-таки спросил Севку:
— А зачем я им?
— Слушай, — сказал Севка. — Это когда-нибудь кончится? Тебя две команды ждут. И судья. Играть кто за тебя будет? Пушкин?
Я заторопился. И от этого никак не мог попасть в рукав пальто. А мысли побежали совсем в другом направлении. Значит, не так уж плохо я играл? Значит…
Мне очень хотелось услышать это от Севки. И я спросил:
— Не могли другого найти?
Севка мрачно вздохнул:
— После вчерашнего ни один человек в команду не идёт. Пусть, говорят, он играет. Сам. А мы посмотрим…
— Так… — сказал я.
— А ты думал как? Идём скорее!
— Ладно, — я застегнул пальто. — Доставлю удовольствие. Отчего не повеселить людей, если им хочется?
Меня встретили свистом. Я старался не смотреть по сторонам. Надел ботинки с коньками. Взял клюшку. И выехал на лёд.
Возле меня, подняв фонтанчики ледяных брызг, резко затормозил капитан. Он положил мне руку на плечо и сказал:
— Слышь, парень. Не трусь. Мы в защите будем играть. А на них, — он мотнул головой в сторону зрителей, — не обращай внимания. Плюнь с высокой колокольни, понял?
Я встал в воротах.
Если бы рядом со мной оказался проницательный человек, склонный выражаться торжественно, он бы, наверное, сказал.