Так что одно только изучение содержимого подарка занимает порядочно времени. И всё же, когда хозяин дома наконец-то приходит за ним, Алекс успевает не только тщательно вымыться и выбриться, но и порядком заскучать, а кожа его в особо нежных местах – сморщиться от продолжительного нахождения в горячей воде.
– Ещё немного – и у меня выросли бы перепонки…
– Я бы тебя и с перепонками любил, – миролюбиво хмыкает на тихое бурчание Максим, кутая его в белый халат, в красном освещении выглядящем розовым. – Даже купил бы для тебя огромный аквариум и каждый день кормил самой свежей рыбой.
– А если бы у меня вырос хвост?
– Как у русалки?
– Как у русала…
– М-м-м… Дай-ка подумать… чешуя… хм, даже не знаю… интересно, бывают ли геи-русалы? И в какое место… кхм, и чем они друг друга любят?
Ткнув шутника локтем в бок, Алекс немного нервно выдыхает:
– А если бы… если бы тебе было бы нечем или некуда меня… эм… любить?
Успевший отойти к двери Максим замирает. И медленно оборачивается.
– То есть… – а Алекс уже жалеет, что задал этот вопрос слишком серьёзно. – Эм-м-м… на самом деле, я вовсе не думаю… что наши отношения завязаны на одном только сексе…
– Джеф…
– Прости. Забудь. Слушай, мне не терпится узнать, что ты там приготовил, да и в желудке, кажется, уже образовалась дыра…
– Кхм…
И вдруг Максим возвращается от двери и резко опускается перед ним на колени. Даже падает. И обнимает, глядя прямо в глаза. – Я не знаю, Джеф. Я правда не знаю, – с каждым словом его руки сжимаются всё тесней. – Да и кто знает, что случится с нами в будущем? Какие болезни… или другие беды произойдут? К тому же, говорят, что «любовь живет только три года»*… а что бывает потом – мне не известно. Но хочется верить, что дело не только в любви. И что когда её не станет, между нами всё ещё останется что-то ещё…
Кажется, он понял вопрос Алекса несколько шире, чем тот подразумевал. Или нет? Или Алекс действительно спрашивал именно об этом? О будущем их отношений?
– К чёрту… – он зарывается в волнистые волосы пальцами обеих рук и поднимает взгляд к потолку. – Давай сегодня больше не будем думать ни о чём серьёзном?
И внезапно пол уходит из под ног, а этот самый потолок становится значительно ближе!
– Согласен. Совершенно согласен!
Закружившаяся от высоты голова заставляет Алекса сильнее вцепиться в шевелюру Максима, но испугавшись, что так не долго и выдрать её, он разжимает пальцы. И вдруг съезжает вниз прямо внутри халата, едва не выскользнув из него целиком – в ход тут же идут ноги, обхватывая крепкие бёдра… и озверевший в конец желудок выбирает именно этот момент, чтобы издать утробный рёв.
– Намёк понял! – громко, словно солдат в строю, отчеканивает Максим. И будто бы нисколько не обременённый отведённой ему ролью дерева, в два шага возвращается к двери, широко распахивая её.
А когда Алекс предпринимает попытку избавить Максима от своей тяжести, подхватывает его под пятую точку и выносит в коридор – здесь всё ещё темно, но несколько потускневшее и колеблющееся пятно света указывает путь. Как Алекс и предполагал, оно ведёт ко входной двери. Однако когда Максим сворачивает за пустой стеллаж, перед ними открывается вид на огромную кухню… или гостиную, в которой находится кухня, какие часто показывают в любимых мамой сериалах про богачей… только вот по периметру этой гостиной, почти полностью погружённой во мрак, громоздятся всевозможные коробки, совершенно не замеченные Алексом ранее, во время страстной скачки на хозяине дома, а в центре стоит обеденный стол: красная скатерть, красные свечи, пара бутылок вина в блестящем ведёрке со льдом… и две огромные пиццы на плоских бумажных тарелках.
– Романтический ужин, говоришь?..
– Не нравится?
Максим опускает его на укрытый белой простынёй стул, и при ближайшем рассмотрении оказывается, что Алекс не ошибся: обе пиццы действительно практически утопают в расплавленном сыре.
– Знаешь, я не думаю, что на свете вообще существует что-либо ещё более романтичное, чем это… – честно признаётся он.
И довольный Максим усаживается напротив. Правда, делает это до того не спеша и основательно, что Алекс не знает, смеяться ему или плакать. Уж очень сильно хочется кушать… а на романтическом ужине точно не принято набрасываться на еду. Даже если это всего лишь пицца… даже такая аппетитная пицца…
– Сколько ты ещё будешь на неё любоваться?
«Ах, вот как?!»
Плюнув на приличия вместе со столовыми приборами, Алекс хватается за ещё горячий поджаристый край и вгрызается в него. Просто так быстрее. Когда же рот наконец наполняет живительная субстанция, принимается тщательно жевать, не особо различая, что там в эту пиццу намешали. Но кажется, всё довольно стандартно: помидоры, перец, какая-то колбаса, оливки… только сыра очень уж много. Даже больше, чем собственно теста.
Максим наблюдает за ним, беззвучно посмеиваясь, и наполняет бокалы ароматным вином. Алекс уже по запаху способен отличить безалкогольный глинтвейн, и хотя после вчерашнего любовь к нему несколько поубавилась, это нисколечки не умаляет прекрасного фруктово-ягодного аромата.
– А ты? – после нескольких укусов, он уже спокойнее выбирает место для следующего. – Тоже теперь всегда будешь пить безалкогольные напитки? Из-за меня?
– Почему нет? Пьянки всегда отрицательно влияли на мои тренировки, и теперь появился хороший повод окончательно отказаться от них, – кажется, Максим пожимает плечами, но всё внимание Алекса сейчас приковано к сырной корочке и притаившейся под ней начинке, так что он не уверен. – К тому же с тобой… я пьян без вина**.
– Ты сегодня прямо сыплешь цитатами…
– Что поделать? Если своих слов не хватает?
Сначала Алекс бездумно хмыкает, но потом, отведя взгляд даже от пиццы, становится серьёзнее:
– Тебе правда совершенно не обязательно постоянно повторять это… ну… что любишь меня… Я ведь… вижу. И чувствую. И понимаю. Так что даже если бы ты ни разу не сказал этого… я бы всё равно…
Смутившись, он снова вонзает зубы в горячий сыр. Однако повисшая тишина заставляет Алекса пересилить себя и всё-таки посмотреть на Максима – тот сидит на стуле, не шевелясь, с поднятым, но так и не поднесённым ко рту бокалом. Но когда их взгляды встречаются, неожиданно вспоминает про свою пиццу и принимается сосредоточенно пилить её белым пластиковым ножом. Сыр липнет к гнущемуся от давления лезвию, тянется десятками желтых нитей, колеблющихся и рвущихся в свете свечей, и съедобный круг делится сначала пополам, потом на четыре части, восемь… но Максим на этом не останавливается, продолжая кромсать её на всё более мелкие куски, пока те становятся не толще пальца.
Алекс же жуёт всё медленнее. Смущение постепенно отступает – вместо этого тело снова начинает наполнять сонливость. Быть может он и правда сегодня устал… или дело в плотных жалюзи, из-за которых кажется, что уже наступила ночь?
– Эм-м… Макс?
– Что?
Максим не отрывает взгляд от растерзанной пиццы, будто решая, с какого же из кусочков начать.
– А когда ты собираешься показать мне спальню?
– М-м-м… на самом деле… правда в том… что я не очень хочу это делать.
– Почему?
Наконец Максим решается и натыкает на пластмассовую вилку небольшой кусочек пиццы с относительно целым кружочком салями, а потом неспешно отправляет его в рот. И только прожевав и в очередной раз вздохнув, поднимает взгляд на Алекса.
– Потому что она ещё не готова.
– Что, зеркальный потолок ещё не приделали?
– М-м-м…
– Шутка. Прости. Но я правда не имею ничего против зеркального потолка…
– Правда?
– Ага… так что там со спальней?
– В этом доме нет ни одной кровати или дивана.
Сделав подобное признание, Максим принимается сосредоточенно и целенаправленно набивать рот, отправляя туда один кусочек пиццы за другим без всяких пауз. Алексу же остаётся только озадаченно смотреть на него. Почему-то он думал, что этот человек способен предусмотреть всё и вся… хотя одного вечера и одного утра явно недостаточно, чтобы полностью обустроить дом… и всё же, отсутствие кровати – это довольно существенное неудобство. Кстати, если вспомнить – а ведь на съёмной квартире у него была точно такая же проблема.