«Cначала Николя… Теперь Макс… Сколько ещё вокруг меня людей, на которых я смотрю каждый день, но ничего не вижу?! Просто потому, что не считаю нужным?»
Из омута самобичевания выдёргивает тихий звук открывшейся двери.
– Извините… – Алекс неосознанно понижает голос до шёпота.
Вышедшая из палаты медсестра с полным подносом пустых баночек и использованных шприцов, оборачивается и немного глупо хлопает глазами:
– Чем могу?..
– У вас нет чего-нибудь от головной боли?
– Да, конечно, сейчас принесу.
Цок-цок. Каблучки. Звонкий перестук отдаётся прямо на подкорке мозга и напрочь разрушает атмосферу трепетного соблюдения тишины. Алекс морщится, следя за удаляющейся фигуркой и её отражением в гладкой плитке пола. Это не тень, а именно отражение, просто нечёткое и больше похожее на смазанное пятно.
Шорх-шорх-шорх. С первого этажа поднимается отец Максима. Oн приехал почти одновременно с Валерием, и похоже, до сих пор разбирался с финансовыми делами. В каждой руке старике по коричневому стаканчику из какого-то плотного картона – запах кофе долетает до Алекса раньше, чем мужчина подходит к нему и протягивает один.
– Спасибо.
– Неважно выглядишь.
«Мы снова на "ты"?»
– Вы тоже.
Хмыкнув, старик остаётся стоять, а Алекс подтягивает себя выше в кресле и делает первый осторожный глоток. Но кофе оказывается не горячим. Но и не холодным. Как раз, чтобы сохранить насыщенный вкус, но не обжечь пищевод.
– Собираешься всю ночь тут просидеть? – сунув освободившуюся руку в карман, интересуется старик, глядя на него сверху вниз, словно коршун. – Может, отвезти тебя домой?
– А вы?
– А мне ещё надо будет кое-что обсудить с врачом…
– Всё так серьёзно? Максим здесь надолго?
Алекс не рискнул спрашивать у персонала, да и вряд ли бы ему ответили (с конфиденциальностью тут явно ещё строже чем в государственной больнице), но что-то подсказывает: старик тоже в подробности вдаваться не станет. Но вдруг?
– Пока кровь почистят и всякую дрянь выведут… – сделав небольшой глоток кофе, мужчина опускает скептический взгляд на стаканчик и добавляет: – Могут утром отпустить, но я хочу подержать его здесь подольше. На всякий случай.
– Какой случай? – быстро реагирует Алекс.
– Всякий.
Недвусмысленный намёк на закрытие темы – они точно отец и сын – но можно попробовать зайти с другой стороны:
– И часто Максим… попадает в такие места?
В этот раз старик делает неопределённое движение головой, всё ещё с сомнением косясь на свой кофе, и отвечает немного рассеянно:
– Pаньше бывало.
– Раньше?
– У него всегда было слишком много свободного времени и плохая компания.
«И плохой отец», – мысленно добавляет Алекс, снова присасываясь к стаканчику. Мысленно – потому что понятия не имеет, как и что там у них было на самом деле. Но кажется, сын для Юрия – не более чем досадная ноша, которую приходится нести. И подобное отношение не вызывает у Алекса ничего, кроме раздражения.
– Ну так что? – нарушает молчание старик, видимо, принявший решение, что кофе пить всё-таки можно, и сделавший второй глоток. – Eщё не жалеешь, что связался с психом-наркоманом?
– Если я о чём-то и жалею, так это что Макс не предложил разделить ту дозу на двоих.
Получается довольно резко. Брови старика округляются, а во взгляде появляются изумление и вопрос. Не дожидаясь, пока его озвучат, Алекс мотает головой.
– Нет, я никогда не пробовал наркотики и не планировал пробовать. Но я хотел бы, что Максим ничего от меня не скрывал. Что же до вас… Юрий Васильевич… скажите, вам вообще интересно, что толкнуло вашего сына на этот поступок? Что с ним вообще происходит?
Теперь седые брови сходятся над переносицей.
– Что с ним происходит? – старик почти копирует презрительную интонацию Алекса, даже голос делает тоньше, но тут же переходит на тихий рык: – Да то же, что и всегда! Этот слабак просто снова решил сбежать от проблем!
Почему-то это настолько неприятно слышать, словно слабаком назвали не Максима, а самого Алекса. К тому же, разве Максим хоть раз сбегал от проблем?! От злости становится душно. Стаканчик сминается в руке. Чтобы не облиться недопитым кофе, Алекс ставит его на пол около кресла. На кончике языка кишат сотни язвительных заявлений, но что-то удерживает их там. Быть может, благодарность за расследование дела с кражей…
– Вы не знаете своего сына, – заявляет наконец Алекс, и тут же вспоминает, что уже однажды произносил эти слова. Поэтому добавляет: – И я не знаю его до конца. Но разве не вы сделали его таким?
– Не я… – старик оборачивается на звук шагов с лестницы, – а его мать…
На этаж поднимается медсестра, она приближается к Алексу с двумя весёлыми розовыми стаканчиками из пластика. В одном оказывается вода, а в другом – две мраморные таблетки.
– Спасибо.
– Пожалуйста.
Алекс не уверен, что ему нужны обе, но медсестре, наверно, виднее? Шероховатые и твёрдые, таблетки проскальзывают по пищеводу с большим глотком воды. Стаканчики возвращаются девушке, и та, вежливо улыбнувшись, уходит. Цок-цок-цок. Алекс снова смотрит ей вслед, раздумывая, упущен ли момент или ещё можно спросить, что старик имел в виду? Никто не учил его правильно задавать вопросы, но если Алекс опять сдастся, опять оставит всё, как есть… кто знает, возможно, допустит третью, фатальную ошибку, после которой уже никогда и ничего не сможет исправить.
– Если ваша жена сошла с ума… – произносит он медленно, словно ступая по краю обрыва, – это ещё не значит, что ваш сын такой же.
– Конечно, не значит, – спокойно кивает старик, ещё при появлении медсестры вернувший на лицо непроницаемую маску равнодушия. – Но именно она сломала его.
Судя по тому, как высоко он поднимает свой стаканчик, делая глоток, кофе в нём почти не осталось. Алекс молча ждёт продолжения, но мужчина вдруг наклоняется, поднимает с пола его стаканчик и куда-то отправляется. Как оказалось – на поиски мусорки. После чего возвращается с важным и совершенно не растерявшим своей респектабельности видом. Рядом с ним действительно можно почувствовать себя мелким, жалким и убогим. Весь этот лоск… эта аккуратная причёска, запонки с маленькими камушками, даже на вид дорогой и стильный пиджак без единой складочки… а там, за фасадом, жена в псих-лечебнице и проблемный сын-гей, балующийся наркотой. Ах да, ещё и псих. А виноват в этом кто? Ну конечно же, мать. Впору пожалеть несчастного отца семейства – миллионера (а может и миллиардера?), но Алексу его совершенно не жаль.
– Максим тебе не рассказывал о своём детстве? – расстегнув нижнюю пуговицу пиджака и аккуратно приземлившись в соседнее кресло, старик демонстрирует эффектный поворот головы, явно отточенный перед зеркалом. – Я так понимаю, что нет?.. Оно и понятно. Хочешь расскажу?
Осторожного кивка достаточно, чтобы вызвать на его лице тень горькой улыбки.
– Видишь ли, Александр… – небольшая пауза, и на казавшейся подозрительно гладкой коже вдруг прорезается сетка тонких морщин, – моя жена была довольно авторитарной и самоуверенной особой. И все мои успехи приписывала исключительно своим стараниям. Впрочем, она действительно делала всё, чтобы создать для меня благоприятные условия для учёбы и работы. И когда родился Максим, на моём распорядке дня это никак не отразилось. Надо сказать, я был даже рад, что всё её внимание переключилось на сына… в стране тогда начался довольно печальный период, и мне было не до них. Однако спустя несколько лет я стал замечать, что мальчик меня сторонится. Я видел его в основном только на семейных праздниках, когда собирались все ближайшие родственники, и моя жена демонстрировала им, как много её сын знает и умеет. Кажется, читать он научился в четыре года, а считать в пять… Незаурядные достижения, верно? Однажды мне захотелось зайти к нему в комнату и посмотреть, как он занимается – вроде бы он тогда уже пошёл во второй ли третий класс. И каково же было моё удивление, когда я застал свою жену, стегающей его по рукам деревянной указкой? Позже оказалось, что у мальчика до крови рассечены ягодицы и бёдра. Кажется, она стегала его за малейшую ошибку – сначала я решил, что она просто слишком строго отнеслась к воспитанию сына… но врачи констатировали манию: стремление контролировать близких людей и причинять боль.