– Пошли через приёмный покой.
Алекс смутно вспоминает, что когда скорая привезла его сюда неделю назад, там было стрёмное крыльцо с торца здания, а за ним небольшое помещение… а ещё узкие коридоры и холод вездесущего кафеля – на стенах, потолке и полу. В этот раз всё кажется намного светлее. Kонечно, их сразу останавливают, и даже когда адвокатша демонстрирует какой-то документ в кожаных корочках, медбрат с необычно толстой шеей, больше похожий на санитара психушки, снова отрицательно мотает головой. Tогда Надежда достаёт кошелёк.
Деньги оказываются убедительнее ксивы.
– В чём дело? – без особого интереса бросает Алекс, подходя к лифту. Возможно, он опять не получит ответ, но нервы и так на пределе, а упёртое молчание женщины никак на способствует их успокоению.
– Я частный адвокат, а значит, не могу вести расследование, – это первые слова, произнесённые Надеждой за последние полчаса. – Oн имеет полное право не пустить нас.
– С тем же успехом могли бы и через главный вход зайти…
– Там слишком много лишних глаз.
Лифт вздрагивает и начинает не спеша подниматься. Тросы громко скрипят, и внутренности Алекса с каждым этажом сжимаются всё сильней. Пытаясь скрыть волнение, он ещё раз спрашивает:
– Тот мужчина, Григорий, он ведь не натурал?
– А что, хочешь завести ещё одного любовника?
Даже не взглянув на него, Надежда продолжает стоять неестественно прямо, как натянутая до звона струна. Но яд, снова просочившийся в её голос, никак не задевает Алекса, скорее даже помогает немного отвлечься.
– Нет, просто интересно… та рыжуха, кажется, сразу возненавидела меня… Но не похоже, что её гомофобия распространяется и на этого Григория.
– Рыжуха? – Надежда поджимает губы и качает головой.
И вдруг хмыкает.
В этот момент лифт с лязгом останавливается, и от открывшихся створок шарахается женщина в длинном домашнем халате, запоздало пряча за спиной сигарету. На лестничной площадке стоит такой густой «туман», что глаза сразу начинают слезиться – Алекс задерживает дыхание и бросается ко входу в отделение. И всё же ему хватает выдержки, чтобы пропустить Надежду вперёд.
– Извините, вы не подскажите, в какой палате Антонина Астеньева?
– Приём посетителей с двенадцати до двух! – безапелляционно рявкает молоденькая девушка на посту, сердито уставившись на них.
Но когда в ход снова идёт ксива в кожаной обложке, медсестра оказывается сговорчивее медбрата.
– Так вы из полиции?.. – она тут же меняется в лице и зарывается в журнал. – Сейчас…Астеньева? Двенадцатая палата.
Алекс оборачивается, номер на двери за его спиной «615». Значит, где-то рядом… Большинство палат закрыты, в коридоре почти нет пациентов. Вернувшись немного назад, он останавливается напротив таблички «612». И именно в этот момент загнанный в самый дальний угол подсознания страх вырывается на свободу и сжимает сердце в стальном кулаке. И Алекс отчётливо осознаёт, что отныне этот страх останется с ним навсегда.
Он едва не потерял её. Mаму. Пусть не всегда согласную с ним, иногда ведущую себя деспотично, но неизменно заботливую и единственную на свете – она столько лет была надёжным якорем в его жизни… что Алекс решил, так будет вечно.
И одна только мысль, что однажды её не станет…
И что это может произойти в любой момент, а он даже не узнает…
Между лопаток ложится узкая ладонь. Она не подталкивает, но помогает собраться с духом и постучаться, а потом открыть дверь.
– Извините…
Это женская палата. При его появлении кто-то спешно укрывается одеялом, кто-то перестаёт жевать… а мама опускает книгу. Eсли не считать загипсованной руки, выглядит она почти нормально. Разве что кожа стала почти прозрачной, а под глазами залегли сизые тени… Алекс подходит ближе к её кровати у окна и замечает свежие швы на мочках ушей, прикрытые волосами.
В горле тут же возникает болезненная резь, словно туда засыпали мешок сухарей.
– Ну как ты?
– Вернулся? – одновременно спрашивает она.
– Прости…
– За что? – усталый взгляд смягчается лёгкой улыбкой. – Это ведь не твоя вина, Сашенька. Я пошла бы в тот магазин, даже если бы ты остался дома.
Как же давно он не видел её улыбки. В последнее время мама в основном хмурилась, а если и говорила – то напряжённо, с надрывом.
– Я…
– Садись.
Она хлопает по одеялу рядом с собой, отодвигаясь к другому краю железной кровати под скрип пружин. И кажется, только сейчас замечает Надежду – и без того бледное лицо становится серым.
– …здравствуйте. Почему вы здесь? Что-то случилось?
– Нет, ничего особенного, – неожиданно мило улыбается адвокатша. – Просто помогла Александру пройти сюда в неурочное время. Ну… не буду вас больше беспокоить.
Последние слова Надежда адресует всем женщинам в палате, после чего тихо выходит и прикрывает за собой дверь. А Алекс неловко садится на край кровати. Тумбочка рядом заставлена пузырьками и коробочками, от всего этого идёт сильный лекарственный запах… и нет ни фруктов, ни даже чашки с чаем, как у других пациенток.
«Конечно, если её ограбили и потом сразу привезли сюда, ей даже не на что купить себе что-то…»
Алекс вскакивает. Хлопает себя по карманам… но тут же садится обратно. Останавливает простая мысль: в киоске вряд ли примут порванные купюры. К тому же, если сейчас спуститься на первый этаж, обратно уже не пропустят.
– Что такое?
Мама обеспокоенно смотрит на Алекса, и тоненькая жилка пульсирует возле её виска.
– Нет, ничего, просто показалось, что завибрировал телефон…
Ещё немного поколов его пристальным взглядом, она наконец вздыхает и понижает голос:
– Когда ты вернулся? – но в палате стоит такая тишина, что кажется, другим пациенткам всё равно прекрасно всё слышно. – Я вчера пыталась дозвониться до тебя с поста… может, номер плохо запомнила… или ты только сегодня вернулся?
– С поста?
Алекс достаёт телефон и обнаруживает, что не все неизвестные пропущенные были с нового номера Макса. Если бы он только догадался перезвонить!
– Я… вернулся вчера после обеда.
– И как всё прошло?
По побелевшим губам Алекс понимает, что этот вопрос дался матери нелегко. И что любой неподходящий ответ может плохо сказаться на её состоянии… поэтому просто качает головой.
– Сейчас важнее, что случилось с тобой, ма.
– Да-а-а… ничего особенно, – она снова улыбается, но заметно, что делает это через силу. – Польстился какой-то подлец на неуклюжую старушку…
– Ты не старая.
– Но неуклюжая?
Искусственная улыбка становится немного веселей, и у Алекса снова сжимается сердце. Эта хрупкая женщина с лучиками морщинок в уголках глаз сейчас кажется такой беззащитной… Каким же надо быть мерзавцем, чтобы поднять на неё руку?!
– Кстати, Сашенька… – вдруг голос матери снова падает почти до шёпота. – У тебя остались деньги? Не всё ещё потратил?
– А? Кхм… Да, конечно, но не с собой… Хочешь чего-нибудь? Фруктов? Конфет? Может, сока? Я могу привезти тебе вечером.
«Надо попросить Надежду подбросить до банка. Только бы она ещё не ушла.»
– Нет-нет, просто лекарства… – мама косится на тумбочку, а потом на пожилую женщину, лежащую на стоящей рядом кровати. – Мне пришлось занять…
Алекс тоже поворачивается к соседке и старательно изображает благодарную улыбку, хоть мышцы лица и отказываются подчиняться.
– Спасибо вам большое. Извините, я так торопился, что забыл кошелёк. Я обязательно верну вам всё вечером.
– Ничего, милок. Главное, что с твоей мамой всё в порядке!
– А насчёт денег… – мама снова понижает голос и даже прикрывает губы раскрытым томиком Донцовой, – …если у тебя остались – хорошо, не тратить их пока. У меня там… в нижнем ящике, под трусами, хранится второй кошелёк. В нём немного, но должно хватить, пока меня не выпишут – украденную-то карту я с перепугу тут же заблокировала, как очнулась…