Все эти соображения Анна Сергеевна с такой же прямотой изложила однажды пожилому художнику, у которого дочка училась на этих самых дизайнерских курсах. За время Катиной учебы он проникся к своей русской подопечной самыми добрыми чувствами и стал желанным гостем в ее с мужем доме.
– И вот он-то, месье Самари, мне наконец глаза открыл, – продолжала Анна Сергеевна. – Когда он спросил, собирается ли Катя иметь детей, и я ему сообщила, что с этим возникли проблемы, а посему: будет – так будет, а не будет – так не будет, ничего страшного, – он пришел в ужас от такого моего отношения. Оказывается, в той среде, в которой Катя теперь живет, в среде верующих католиков-аристократов, отношение к отсутствию детей совсем не такое спокойное, как можно было бы подумать, наблюдая за их размеренной, удобно устроенной жизнью. И это еще мягко сказано! Семья без детей – это для них такой нонсенс, что даже социальный статус такой семьи резко понижается. Почему они вечно кого-то усыновляют? Конечно, и по доброте душевной, но не только. Дело именно в том, что семья без ребенка – это для них совершенный ужас и кошмар.
– Получается, материальные соображения, связанные с рождением детей, в этой среде вообще исключены? – уточнила я.
– Не то чтобы исключены – просто они там совсем иные, чем у нас. Обеспечивать свою старость принято самому, не перекладывая это на окружающих, в том числе и на детей. Да и почему это должно быть иначе в нормальном государстве? Но есть другое… Дело в том, что у каждого француза, который всю жизнь работал, а не валялся под мостом, к старости накапливается хотя бы небольшой капитал. Обычно, кроме некоторой суммы на счете, это бывает квартира в городе и домик на океане. И им очень важно, просто жизненно важно, чтобы все это перешло в кровно близкие руки. Они хотят передать свой скворечник не троюродному племяннику со стороны супруга, а собственному ребенку.
Может быть, этот мотив следовало бы считать только материальным. Но дальнейший разговор с Анной Сергеевной убедил меня в том, что это не совсем так.
– Это очень долгие деньги, вот в чем все дело, – объяснила она. – Они получены не в течение года и не в результате того, что ты убил соседа, вскрыл чужую дачу или купил по случаю тухлые сосиски, а потом продал их втридорога как свежие. Долгие деньги передаются не просто как деньги… Происходит передача навыков жизни, образа жизни и, извини за пафос, духовного строя и нравственности. Это тот самый газон, который триста лет подстригают не просто для того, чтобы под окнами росла красивая травка. Это гарантия того, что в стране не будет разрухи, которая, как известно, начинается в головах. Европейцы таким образом выстраивают свою голову, и это происходит именно за счет того, что вместе с материальными благами детям передаются определенные нравственные навыки жизни. Почему в Европе даже дети очень богатых людей в двадцать лет не сидят в дорогих ресторанах, как у нас на Тверской? Потому что они знают: им тоже надо выстраивать свою жизнь, как это делали их деды и прадеды. И они выстраивают ее сами. Ну, а потом умирают родители, какие-то деньги прибавляются к их уже выстроенной жизни, и только так образуется богатство. Такой вот материальный стимул для деторождения! – заключила она. – Но, конечно, там тоже есть множество людей, которые просто, без рассуждений, любят детей и воспринимают рождение каждого ребенка как Божий дар.
И, при всей убедительности ее аргументов в пользу передачи детям нравственного строя жизни вместе с материальными ценностями, это последнее из высказанных Анной Сергеевной соображений все-таки кажется мне главным…
Конечно, люди рожают детей не только потому, что они хотят кого-то любить и хотят быть кем-то – да не кем-то, а родными людьми! – любимыми.
Кто-то в самом деле видит в ребенке нечто вроде страхового полиса на старость.
Кто-то мечтает, что ребенок продолжит дело его жизни.
Кто-то не хочет ловить на себе косые взгляды досужих сплетниц: вот, мол, уже сколько лет живут, а – пустоцвет.
Кто-то надеется, родив, удержать мужа от ухода к любовнице.
Кто-то мечтает о том, как наступит лето и он вывезет свое дитя на прогулку в открытой колясочке, а дитя будет все такое хорошенькое, все в таких розовых или голубых рюшечках. (Да-да, не удивляйтесь, я знала немало женщин, обычно очень молодых и очень благополучных, которые объясняли свое желание иметь детей именно этим.)
Одним словом, мотивы для деторождения могут оказаться самыми неожиданными – в диапазоне от пафоса до идиотизма. (Что, впрочем, очень часто одно и то же.)