— Думает этот Абдулов тем, что, как в стишке, «между ног болтается»… Подставил Огульновского, а тот сейчас и так нервный. Так что я отнюдь не исключаю, что со дня на день у Абдулова ни с того ни с сего начнутся крупные неприятности с милицией. Ну, вдруг выяснится, что его джип числится в угоне в Германии, что три года назад он недоплатил три рубля налогов… А то и в убийстве продюсера обвинят, ха-ха! Не делай большие глаза, рыбка! Это вполне реально. Ты же знаешь, у Огульновского вся верхушка МВД — приятели и облагодетельствованные. Для публики Огульновский, конечно же, станет возмущаться гонениями на «лучшего журналиста канала», кричать о свободе слова, намекать на Кремль, приставит к Аркаше самого дорогого и влиятельного своего адвоката. А своим оставшимся «связникам» в администрации президента станет дуть в уши — мол, этот Абдулов не оправдал доверия, превратился в информационного киллера, попрал все нормы журналистики в своем «Вызове времени», — совсем свихнулся, от рук отбился, использует свою близость к микрофону во зло ему, владельцу канала… Не хочет он окончательно портить отношения с властью — у Огульновского такие обширные коммерческие интересы, он столько бабок сосет с госсобственности… На самом деле ему бы сидеть и сопеть в дырочку, а не разоблачительством заниматься.
Тут Ирина остановилась, протянула руку и положила ее на сгиб локтя Костова. Ее оживленный взгляд принял приторное выражение.
— Ну, так к тебе или ко мне? — тихо проговорила она.
Здесь Костов, до сего момента внимательно слушавший Ирину и сосредоточенно куривший, забегал глазами, заэкал, замекал, забормотал невнятно что-то о совещании у начальника управления. Он поспешно смял длинный окурок в пепельнице, вперемешку благодаря Ирину о времени, которое она ему уделила, и обещая встретиться в другой раз — ну, скажем, где-нибудь на той недельке, если его вдруг не пошлют в командировку.
— Ах ты, подлец, — задумчиво сказала Ирина, откинувшись на спинку стула. — Так тебе просто нужна была информация о восьмом канале и Абдулове. Ты, часом, не в убойный ли отдел перешел?
Костов виновато молчал, кося глазами в сторону.
— Так ты еще, глядишь, убийство продюсера расследуешь? — догадалась наконец Ирина.
Костов потянулся через стол, взял в свою ладонь Иринину наманикюренную ручку в кольцах и приложился к ней губами.
— Спасибо, любовь моя, ты мне очень помогла, — сказал он, выразительно поглядывая на нее. — Тебя подвезти?
Гримерку заливало солнце. Алина, расположившись в кресле, поморщилась на солнечные лучи, и гримерша Зифа, заметив гримасы журналистки, повернула какой-то рычажок у рамы, и планки жалюзи, изменив угол наклона, затенили комнату. Темно все равно не стало — летом солнце било в эту сторону здания с утра до самого вечера, о полумраке оставалось только мечтать. Было ярко, душно, но по крайней мере свет теперь заполнял комнату равномерно.
— Ну что, дорогая, — обратилась к Алине гримерша. — Делаем как обычно? Или какой-то особый случай?
— Особого случая нет, — мотнула головой Алина и критически осмотрела себя в зеркале. — Но вообще все надоело, сама себе надоела, собственная морда надоела, хочется перемен, причем кардинальных… Может, обриться наголо и сделать татуировку на затылке? Пойти к пластическому хирургу, устроить себе азиатский разрез глаз? Накачать губы? Прокраситься перьями? — Она вздохнула. — В общем, делай как обычно…
— А интересно, что бы ты изобразила себе на затылке? — раздался голос из дверей.
На пороге гримерной стояла Соловей — в красном мини и узком топе на бретельках, опершись плечом о притолоку.
— Какое-нибудь мужское имя? — предположила она. — Любопытно, какое…
Опешившая от неожиданности Алина хранила растерянное молчание, а Соловей, и не ожидая от нее ответа, продолжала:
— А что касается перемен, то кто же тебе, Алиночка, позволит теперь портить собственную внешность — ты у нас лицо канала… Не принадлежишь себе. Это нам, скромным труженикам, все позволено — хоть тату на скуле, хоть тарелка в губе, хоть африканские косички… А тебя, глядишь, поклонники не признают — телекомпании прямой убыток.
«Чего она так злобствует?» — думала Алина, нахохлившись.
«Чего-чего… — думала Соловей. — А чье фото на первой обложке в «ТВ-парке» было на той неделе опубликовано? Неужели сама не понимаешь, что ты просто кукла безмозглая, малолетка смазливая? Всех достоинств — то, что у мужиков при виде тебя слюнки изо рта сочатся и ширинка набухает… Скромнее надо быть при твоих-то мозгах».