Лиленд
Я начинаю понимать, почему все люди, в которых я стрелял, так сильно кричали. Это чертовски больно. Ну хотя бы обезболивающее хорошее.
— Джексон? Джексон? Джексон? — зову я.
Джексон стонет, словно я его раздражаю, но он всё ещё тут. Даже после того, как меня перевели в палату.
— Что? — спрашивает он, сидя в кресле напротив моей кровати.
— А я выгляжу сексуальным в полумертвом состоянии?
— Аж дух захватывает, — сухо отвечает он.
Я смеюсь, но это вызывает сильную боль, поэтому я быстро останавливаюсь.
— Ты забавный.
— Спасибо.
— Ты ведь знаешь, что можешь уйти, так? Люди начнут думать, что я твой секс-раб или ты боишься, что я сбегу. — Он наблюдает за мной своими темно-карими глазами. В комнате практически темно, так как единственный источник света — лампа у меня над головой, но я вижу его в слабом свете, пробивающимся сквозь шторы.
Джексон качает головой.
— Как только я уйду, ты ускользнешь отсюда.
Вероятнее всего.
— Нет, это не так, — отвечаю. — Мне слишком нравится здешняя еда. Посмотри на это зеленое месиво. — Указываю на поднос, к которому едва притронулся. — Как в пятизвездочном ресторане.
— Несомненно.
— Так что? Ты собираешься уходить? — интересуюсь.
— Я уйду только тогда, когда за тобой придут с наручниками. — Джексон откидывается на спинку кресла.
— Ух ты. Ты заказал мне стриптизера в подарок на выздоровление? Ты такой милый. Когда он придет?
— Нет.
— Нет, он не придет, или нет, ты не милый? — Я стараюсь выглядеть разочарованным.
— И то и другое.
— Печально.
— Знаю.
— Ах, как больно. — Хватаюсь за живот. — Я ранен. Практически умираю. Это могло бы быть моим последним желанием.
Джексон приподнимает бровь, как будто ему совсем не смешно.
— Твое последнее желание — стриптизер?
— Нет, мое последнее желание, чтобы ты относился ко мне с нежностью и истинной добротой.
— Звучит ужасно.
— Ты мне нравишься, Джексон — усмехаюсь я. — Ты хороший парень.
— Разве? Благодаря мне, тебя могут арестовать.
— Ты как тот мальчик, который кричал: «Волки». Ты продолжаешь говорить об этом, но ничего не происходит. Я начинаю думать, что тебе просто нравится внимание.
— Я еще не звонил в полицию. Даю тебе последний день свободы, чтобы ты мог сделать всё, что захочешь.
— Ясно, ну в этом есть смысл. Всё, что захочу? — Очень надеюсь, что он скажет да.
— Да.
— Могу я потрогать твой член?
— Кроме этого.
— А могу я на него посмотреть?
— Кроме этого.
— Значит, всё-таки не всё, что захочу, — понимаю я.
— Всё остальное, кроме этого.
— А можешь показать мне свой сосок?
Джексон вздыхает и поднимает рубашку, как будто это самое трудное, что он когда-либо делал. Выражение его лица при этом вызывает у меня смех, отчего острая боль пронзает тело. Я даже не могу сосредоточиться на своей радости при виде его обнаженной груди и крошечного соска, потому что смеюсь и тут же морщусь от боли.
Держась за живот, улыбаюсь Джексону.
— Мне кажется, в другой жизни мы с тобой были бы родственными душами.
— Я бы не стал заходить так далеко. Самое больше — знакомыми.
— Мы уже давно это прошли. Помнишь? Ты показал мне свою задницу, я, истекая кровью у тебя на руках, сказал такие вещи, которые, надеюсь, ты сотрешь из своей памяти. Честно говоря, не знаю, насколько еще мы можем сблизиться. Так что, когда наконец решишься и сдашь меня полиции, ты будешь навещать меня в тюрьме?
— Может быть.
— Покажешь мне свои соски через мутное стекло.
— Если ты настаиваешь. — К этому времени Джексон с трудом сдерживает улыбку.
— Обязательно. Я постараюсь, чтобы мой гарем мужиков не ревновал.
— Хорошо... Ты уж постарайся.
Я ерзаю на кровати, и простыни шуршат так, словно сделаны из бумаги.
— Пожалуй, я немного посплю.
— У тебя всего лишь один день свободы, и ты собираешься потратить его на сон?
— Ага. — подавляю зевок. — Покажи мне ещё раз свой сосок, чтобы он мне приснился.
— Одного раза было достаточно.
— Так неинтересно. Я просто попытаюсь вспомнить, как он выглядел. Он был волосатым? Не могу вспомнить. Вроде... Такие кучерявые завитки, я прав? Думаю, седые. Там уже сказывается твой возраст.
Джексон качает головой, словно я его расстроил.
— Поспи немного.
Улыбаюсь ему и, закрыв глаза, какое-то время молчу.
— Ах, Джексон... До чего же огромные у тебя соски.
Он вздыхает, заставляя меня усмехнулся. Конечно же я на самом деле не устал. Я выспался на год вперёд, но Джексон не спал, и я надеюсь, что он немного вздремнет. Хотя он ещё не звонил в полицию, нет никакой гарантии, что он просто так уйдет. И кто знает, когда он решит им позвонить. Честно говоря, понятия не имею, почему он ещё этого не сделал. Не настолько уж я и очаровательный. И Джексон мне ничего не должен.
Минут через пятнадцать бросаю на него взгляд и вижу, что он, склонив голову, дрыхнет в кресле.
Это произошло быстрее, чем я ожидал. Теперь у меня есть два варианта: улизнуть, пока он в туалете, или, когда он в палате со мной. Ещё одна проблема, о которой стоит задуматься — у меня на палец прицеплен пульсоксиметр. И, если я улизну, пока Джексон в туалете, он узнает об этом в считанные минуты, или медсестра заметит показания монитора. Но, если я подключу монитор к Джексону, всё будет чики-пуки.
Первое, что делаю, это отрываю лейкопластырь, удерживающий капельницу. Вытаскиваю иглу и откладываю в сторону, затем осторожно отодвигаю одеяло. Джексон по-прежнему спит, поэтому я медленно сажусь. Это вызывает небольшую боль в животе, в том месте, где меня разрезали, чтобы устранить внутренние повреждения, вызванные пулей. Но благодаря обезболивающим которые мне дают, боль терпимая. Наклоняюсь к Джексону и, сняв с пальца клипсу с маленьким монитором, надеваю на палец Джексона. Аппарат даже не успел никак отреагировать. Я не свожу глаз с Джексона, но выражение его лица не меняется.
Тогда я встаю на ноги и тихо крадусь к двери. Конечно же я одет в больничный халат, но пациенты все время встают и прогуливаются по коридорам. Мне просто нужно незаметно проскользнуть в лифт или спуститься по лестнице. Швы тянет при ходьбе, но обезболивающие притупляют боль.
— Я заключу с тобой сделку.
Я замираю на месте, взявшись за ручку двери. И когда оборачиваюсь, Джексон смотрит на меня со своего кресла.
— Какую сделку?
— Я не сдам тебя полиции, если ты пообещаешь, что завяжешь.
— Завяжу? — растерянно переспрашиваю, не понимая, о чём он говорит.
— Да. Завяжешь со всем этим. — Джексон машет рукой. — Перестаешь работать киллером. Поживешь у меня какое-то время, а я за тобой просмотрю. И когда я смогу тебе доверять, то позволю вернуться к домой. Ты перестаешь убивать людей и пойдешь учиться или найдешь настоящую работу. Думаю, в глубине души ты хороший человек. Я не хочу видеть, как ты будешь всю оставшуюся жизнь гнить в тюрьме, но и просто отпустить тебя тоже не могу.
Джексон такой странный. Он считает меня хорошим человеком? Да это он святой.
— Значит... Ты собираешься со мной нянчиться?
— Да.
И почему он вообще переживает за меня? Всем всегда было плевать на меня.
— Почему?
Джексон какое-то время молчит, разглядывая меня.
— Не знаю. Просто хочу дать тебе шанс.
Итак, мне всего лишь надо притвориться, будто я бросил свою работу, пожить у него несколько дней и свалить, когда поправлюсь? Вероятно, мне придется переехать в другое место. Я уверен, что смогу начать свою жизнь где угодно, и у меня полно денег, чтобы протянуть до тех пор, пока не найду несколько хороших клиентов.