Не сводя с него глаз, опускаюсь ниже, пока не чувствую его дыхание на своих губах.
— Ты ещё и лжец.
— Я ни разу в жизни не врал.
Пока Джексон говорит, мой взгляд падает на его губы. Верхняя губа немного тонковата, но, когда он улыбается, у него нет ни единого изъяна. Ну что за сопли? Кем я стал, раз начал так думать? Это ведь просто похоть?
Провожу языком по его губам, желая, чтобы они раскрылись для меня. И почему Джексон так сильно сопротивляется? Обхватываю его нижнюю губу и тяну, но он ведет себя так, будто я всего лишь назойливая муха, жужжащая вокруг него.
Блин, но я чувствую, как его член твердеет подо мной.
Отпускаю его губу и улыбаюсь.
— Разве ты не хочешь узнать, каково это — чувствовать свой славный толстый член между моих ягодиц?
Джексон молчит, и я надеюсь, это значит, что он всеми силами пытается придумать хорошую отговорку. Провожу губами по его щеке к шее и нежно покусываю. Он сводит меня с ума и даже не прикасается ко мне. Как будто я целуюсь с долбаным диваном. Диван с твердым бугром посередине, но всё же диван.
— А как насчет твоего члена, толкающегося в меня? — подразниваю его, прежде чем присосаться к покрасневшему пятну на его шее. — Ты сможешь наблюдать, как головка твоего члена скользит внутрь, пока я молю тебя о большем. Типа: «Ох! Джексон! Хочу, чтобы твой отбойный молоток отмолотил мою впадину».
— Я чувствую, как у меня эрекция пропадает.
Ёрзаю задницей по его паху.
— Как по мне, то ты всё ещё возбужден.
— Один пистолет.
— Ты шутишь? Я только что говорил тебе непристойности, лизал и ласкал тебя, но по-прежнему могу взять только одну пушку?
— Ага.
— А почему мы вообще решили, что поедем к тебе? Может, я прикую тебя наручниками к столбику кровати и оставлю в своей квартире, где я устанавливаю правила?
Джексон фыркает:
— Этому не бывать.
— Хочешь поспорим? — спрашиваю его. — Если смогу приковать тебя наручниками к кровати, то возьму с собой по крайней мере два пистолета и гранатомёт.
— Пожалуйста, только не говори, что у тебя ещё и гранатомёт есть.
— Нет. Но если я раздобуду один, мы разместим его на каминной полке.
— У меня нет каминной полки.
— Ничего, мы её построим, чтобы я смог его там разместить. Тогда на другой её стороне расположится моя коллекция фаллоимитаторов. Мы установим их, словно трофейных животных.
— Нет! Никаких больше пушек. Никаких трофейных фаллоимитаторов.
Хватаю его руку и тяну, просовывая под его ногу свою. Затем переворачиваю Джексона на живот. Он пытается оттолкнуть меня, но я тяну его руку вверх и ложусь на него.
— Дай мне мой трофейный фаллоимитатор!
— Нет! — возражает Джексон, пытаясь понять, как сбросить меня со спины, но ему меня ни за что не сдвинуть.
— Три пистолета и трофейный дилдо.
— Да что с тобой не так? И почему, мать твою, я не могу скинуть тебя? Я даже пошевелиться не могу!
Джексон какое-то время дергается на месте, и мне кажется это таким милым. Вместо того, чтобы сдаться, хватаюсь губами за мочку его уха и тяну.
— Я оближу твой отбойный молоток.
— Нет! Перестань меня соблазнять!
Теперь уже Джексон пытается выползти из-под меня, но я просто еду на нем сверху, пока он это делает.
— Пожалуйста? — шепчу ему на ухо. — Только для меня?
— Два пистолета, доволен?
Скатываюсь с него на спину.
— Да.
Джексон смотрит на меня так, будто ещё не закончил валяться на полу. Тянусь к нему, он берет меня за руку, и я тащу его на себя. Джексон аккуратно садится мне на бедра, так как беспокоится о моей ране, хотя она уже полностью зажила, или, по крайней мере, достаточно зажила, чтобы я мог нормально функционировать. Он смотрит на меня сверху вниз, но больше ничего не делает. Конечно же. Он никогда ничего не делает.
— Почему ты не хочешь меня поцеловать или хотя бы прикоснуться? — со всей серьёзностью спрашиваю его.
Джексон протягивает руку и проводит пальцем по моим губам.
— Хочу... но ты похож на пугливую птичку. Если сделаю неверное движение, ты упорхнёшь. Если тебя поймать, ты вырвешься. Если я займусь с тобой сексом, мы лишь станем намного ближе. И что мне потом делать, когда ты исчезнешь?
Я искренне удивлен его словам и не уверен, что понимаю их.
— Ты... думаешь, что я исчезну? Джексон, я вернулся обратно! Если бы я собрался исчезнуть, зачем мне было возвращаться?
— Что произойдет, когда полиция что-нибудь нароет на тебя?
— Джексон, я чрезвычайно осторожен. Я занимаюсь этим уже десять лет, и меня ещё ни разу не поймали. Обещаю, со мной ничего не случится. — И почему его беспокойство имеет такое значение? Человек, который много лет назад взял меня к себе, отослал бы меня на задание и глазом бы не моргнул, когда я вернулся. Но этот парень уже проявляет заботу? — Я не хочу никуда уходить, Джексон. Я хочу быть рядом с тобой каждый день.
Он наклоняется и прижимается губами к моим. Я так долго этого ждал и представить себе не мог, что это будет так чудесно. Первый поцелуй нежный и милый. Он столько значит, как будто говорит, что Джексону недостаточно просто заботиться, ему нужно мне это показать. Я прижимаюсь к нему и открываю рот. Его язык, скользнув внутрь, касается моего, когда я обнимаю Джексона и притягиваю ещё ближе.
— Ты собираешься меня трахнуть или струсишь? — игриво интересуюсь я.
— А ты собираешься испортить сладость момента?
Ухмыляюсь в ответ, и его поцелуи почему-то становятся более грубыми.
— Может быть, — бормочу ему в губы. — Не выношу чрезмерной сладости. Это вызывает во мне странные чувства. — Задираю футболку до шеи. — Скажи мне, что тебе нравятся мои соски, и всё вернется на круги своя.
— Они очень круглые.
— А что ещё тебе в них нравится? — спрашиваю его.
Джексон снова опускает на них взгляд, как будто по правде размышляет над этим.
— Мне нравится этот одинокий длинный волосок.
— Правда? Это борода моего соска.
— Да ну?
Джексон протягивает руку, и, конечно же, я думаю, что он собирается коснуться моих сосков, но вместо этого хватает не такой уж и вымышленный волосок и дергает его.
— Боже мой! Я думал, ты пошутил про волос! Больно же!
— Я всего лишь старался поубавить слащавости. Подумал, может, тебе захочется легкого извращения.
— Извращения? Да это было нападение.
— Один малюсенький волосок? — Джексон качает головой. — Ты в меня стрелял, а я даже не выдернул и волоска с твоей груди, и ты считаешь это нападением? Не думал, что ты настолько склонен к драматизму.
— Драматизм — моё второе имя. А теперь, отнеси меня в постель и трахни так, будто это наша первая брачная ночь.
Джексон старается не засмеяться.
— Как пожелаешь, моя непорочная невестушка.
Он встает и смотрит на меня сверху вниз, когда я тяну к нему руки словно упрямый малыш.
— А, так ты серьезно.
— Конечно серьезно.
Джексон наклоняется и хватает меня одной рукой за запястье, другой — за лодыжку. Поскольку он не может поднять меня в таком положении, то просто тащит в мою комнату.
— Идем, моя прелесть, давай повеселимся, — говорит он самым жутким голосом, который я когда-либо слышал.
— О, нет... Я испортил сладость этого момента, — кричу, пока он тащит меня по ковру. — Верни сексуальность и ласку!
— Тебе это не нравилось, — напоминает он, дойдя до дверного косяка, и тут понимает, что в таком положении мое тело не пройдет через него. Вместо того, чтобы отпустить, Джексон продолжает меня волочь, и я врезаюсь в дверной косяк и стену.
— Так ты меня прикончишь!
— Согнись!
— Я пытаюсь быть романтичным!
Джексон отпускает мою руку и ногу и наклоняется надо мной.
— К этому мы стремимся?