— Почему ты говоришь так, будто это хорошо? — спрашивает Джексон.
— Потому что так и есть, — отвечаю, опускаясь на корточки.
Собака бросается вперед и скулит, глядя на меня. Она дворняжка во всех смыслах. Рыжая, возможно, отсюда и кличка, с одним ухом, которое стоит прямо, и вторым, белым, которое висит. Шерсть у неё короткая и жесткая, в основном красно-рыжего цвета, кроме черной морды и белых лап.
— А можно её вывести из клетки? — спрашиваю сотрудницу приюта.
— Конечно, — говорит она, берет Перчинку на поводок и ведет туда, откуда мы пришли. Вместо того, чтобы вернуться в холл, она ведет нас в другое помещение с диваном и игрушками для собак. — Когда, ребята, наиграетесь с ней, я буду в той комнате, просто постучите, и я отведу её обратно в клетку или приведу вам другую собаку.
Она отстегивает поводок и выходит за дверь.
Перчинка не теряет ни минуты. Она смотрит на нас, затем подбегает к нам настолько быстро, что врезается в меня, почти сбивая с ног, и валится на спину. Поскольку мы не торопимся почесать ей животик, она вскакивает обратно и делает круг вокруг нас, затем снова плюхается на спину.
Я опускаюсь вниз, и она заползает мне на колени, как будто не весит сорок фунтов. Дворняжка едва удерживается у меня на ногах, так как всё её тело дрожит от радостного возбуждения.
— Какая образина, — говорит Джексон, опускаясь на колени. — В буквальном смысле, самая уродливая собака, которую я видел.
— Знаю! Но она... умилительно уродливая, правда? — спрашиваю его.
— Эм.
Перчинка соскакивает с моих колен и запрыгивает к Джексону. Она обхватывает лапами его талию, как будто собирается удержать его на месте, одновременно ударяя меня хвостом.
У меня сердце тает.
— Она уже любит тебя. Полюби её в ответ.
— Она... вроде как милая, — говорит Джексон, гладя собаку по спине. — Посмотри, будет ли она играть с мячом.
Достаю из корзины игрушку и кидаю её. Перчинка пулей бросается за ней, не обращая внимания, что сбивает по дороге, чтобы добраться до неё. Она хватает её и несется обратно.
— Она тощая, — говорю Джексону, когда дворняжка выплёвывает обслюнявленный мячик мне на колени. Он оставляет мокрое пятно на моих штанах. Собака хватает его обратно, прежде чем я успеваю бросить его.
— Хочу убедиться, что она позволит тебе забрать его без какой-либо агрессии, — говорит Джексон, протягивая к ней руку. Перчинке, похоже, всё равно, даже когда он забирает у неё мячик, она охотно его отдает.
Смотрю на Джексона, когда он снова бросает ей мяч.
— У тебя в детстве были собаки?
— Были, пока я не ушел в армию. Тогда мне пришлось отдать её родителям. Я просто... не завел другую, когда вернулся.
Джексон даёт ей лакомство из банки и выглядит довольным, что она не откусывает ему руку. Он дёргает её за каждую лапу, ухо и хвост, и ей это очень нравится.
— Можно я её возьму?
Джексон наклоняется и целует меня в губы.
— Я достал бы тебе солнце, если бы смог дотянуться до него.
— Ты такой слащаво-сентиментальный, — отвечаю ему, как будто его слова не вызывают у меня чувство безумного счастья.
— Спасибо. Мне нравится вызывать в тебе чувство неловкости.
Улыбаюсь и снова его целую.
— Я так взволнован, что у меня будет собака.
Глава 25
Джексон
Стою у своей машины, когда подъезжает Генри. Так как место нашей встречи ближе к моему дому, я попросил его встретиться где-нибудь рядом, чтобы мы поехали вместе. Он останавливается, и я проскальзываю на пассажирское сиденье.
— Спасибо, что согласился, — говорит Генри, когда я закрываю дверь.
— Не за что.
Поскольку мы оба излишне любопытны, найдя возможную зацепку, решили не ждать до завтра, как следовало бы, а проверить её сегодня сами.
— Как у тебя дела с твоим кавалером? — интересуется Генри.
— Хорошо. Лиленд такой... он словно глоток свежего воздуха. Он разительно отличается от остальных мужчин, с которыми я когда-либо встречался. Ни дня не проходит, чтобы он не заставлял меня смеяться.
Генри улыбается, одаривая меня тем «отеческим» взглядом, который иногда использует со мной.
— Ты весь просто сияешь. Никогда не думал, что доживу до того дня, чтобы увидеть, как твое лицо начинает светиться при упоминании о ком-то.
— Возможно, я болен. — Отрицательно качаю головой.
Генри притормаживает и смеется.
— Ты не болен.
— Вчера я купил ему собаку, просто потому что он предложил.
— Какую собаку?
— Самое уродливое существо, которое я когда-либо видел, и он уже любит её до безумия. Я сказал ему, что единственное правило — она должна спать на полу. Не успел я ещё и в кровать забраться, а она уже лежала на моей стороне. И хотя мы её два раза искупали, от неё до сих пор воняет приютом. И вот, она лежала в дюймах от моего лица, воняя на всю кровать, но Лиленд был такой чертовски счастливый, что я позволил собаке остаться.
— Никогда бы не подумал, что ты такой лопух.
— Да, верно. Я большой слабак, когда дело касается Лиленда.
— Это хорошо. — Улыбается Генри в ответ. — Я рад, что ты нашел себе такого человека. Последнее время ты очень много работал, поэтому я счастлив, что ты находишь время для себя.
— Спасибо, — отвечаю, доставая бинокль.
Здание, о котором идет речь, — это старая фабрика, переделанная в склад. Мы немного болтаем, пока Генри наблюдает за складом в ожидании чего-то захватывающего. Мы сидим в засаде некоторое время, прежде чем замечаем, какое-то движение.
— Так, я могу ошибаться, — говорю, разглядывая в бинокль одного парня, — но разве парень, стоящий рядом с фурой, не тот самый чувак, которого допрашивали за торговлю наркотиками?
— На которого мы не смогли ничего найти? — спрашивает Генри.
— Ага, тот самый.
— Отсюда не очень хорошо видно, но думаю, ты прав... Он перевозит партию, — отвечает Генри, в то время как это мужик залезает на водительское сиденье. — Не против, если мы просто... немного прочешем склад, когда они уедут? Будем вести себя тихо. Дело в том, что, если я получу ордер на обыск, а мы окажемся неправы, Хардек узнает, что мы шпионили.
— Да это даже не твоя работа, — говорю в ответ.
— Верно, но я хочу отыскать этого ублюдка, и иногда мне хочется погеройствовать.
Прежний я уже выскочил бы из машины и помчался вместе с ним к фабрике. Но я знаю, что теперь должен думать о Лиленде.
— Ладно... может быть. Позволь мне позвонить Лиленду. Я обещал, что не буду ничего предпринимать, не посоветовавшись с ним.
Вылезаю из машины и звоню Лиленду.
— Привет, мой сладкий персик.
— Привет, детка. Мы с Генри думаем, что, возможно, нашли кое-что стоящее для вылазки. — Не хочу много говорить, чтобы Генри не задавался вопросом, почему я рассказываю Лиленду конфиденциальную информацию. Не то, чтобы Генри умел сам держать все в секрете. Мне он выбалтывает больше, чем следовало бы.
— У меня ужин в духовке. Ты сказал, что вернешься домой через час. — Лиленд расстроен, и мне хочется просто сказать Генри, что я не могу и мне нужно домой.
— Знаю, и мы собирались вернуться...
— Ладно, — вздыхает он. — Будь осторожен. Если не будешь, я приеду со своим долбаным мачете и поотрубаю пальцы каждому, кто к тебе прикоснется.
Его настрой мгновенно стал зловещим.
— А у тебя есть мачете? — с любопытством интересуюсь.
— Есть. У меня также есть древняя алебарда, которую я бы с радостью повесил над каминной полкой.
Лиленд так взволнован, что мне не хочется портить ему настроение.
— Нам не нужна алебарда.
— Нам не нужна алебарда, — передразнивает он. — Береги свои яйца, малыш.
— Хорошо.
— Пожалуйста.