– Маша, это правда? – взвизгнула мамаша Гуляева, обернувшись к дочери.
– Мам, я же тебе все уже рассказала, – еле слышно прошептала Маша.
– Тогда ты мне не все рассказала! Ты чего же, дрянь, раньше-то молчала? Что ж теперь делать, а? Вы что же, решительно настроены посадить моего мальчика в тюрьму?
– Очень на это надеюсь, – кивнул Гриша.
– Но ведь он хороший, вы понимаете? У него скоро сессия, ему необходимо ее сдать. О господи, Женя, что же ты молчишь? – она причитала, а ее муж, которого, как я теперь узнала, звали Евгением, молчал.
А затем он вдруг просто встал и пошел к выходу. Именно так, не сказав и слова, только вот подобрать справку со стола он не забыл. Евгений прошел в коридор, открыл дверь, вышел в холл и исчез на лестничной клетке. Странная дама со стразами и Маша Гуляева, естественно, посеменили за ним.
Первый раунд окончен нокаутом.
Глава 16,
в которой мы скрещиваем шпаги и говорим на странные темы
Тихое воскресное утро. Солнце, сменив гнев на милость, задержалось на небе, не стало прятаться за тучи, как стыдливая старая дева. Наконец-то по-настоящему тепло, даже не верится. Я стою около окна напротив кровати в нашей спальне. Оно – единственное, где по утрам и только в строго определенное время можно поймать за хвост солнечный луч. Яркое солнце заливает своим светом все мое лицо. Я закрыла глаза, но даже сквозь веки вижу свет – он странно розовый, яркий и теплый. Интересно, если беременная женщина стоит под солнцем в открытом купальнике, может ли увидеть этот свет ребенок? Я имею в виду изнутри, сквозь тонкую, уязвимую преграду, отделяющую его от реальной жизни.
Расстояние всего в пару сантиметров огромно и непреодолимо, и все же разница восприятия жизни не так уж и велика. Ведь говорят же, что ребенок все слышит, чувствует, двигается и даже открывает глаза. Нечасто, но все же может увидеть приглушенный розовый спектр, проникающий к нему с «того» света.
Варино дитя еще слишком мало, чтобы что-то видеть. Оно сейчас – с горошину.
Я вспоминаю об этом, делая на завтрак сосиски с горошком. Тихий мирный семейный завтрак, вот что мы запланировали. Варя еще спит. После событий последних дней она не слишком-то склонна к общению, больше сидит у себя в комнате, слушает что-то в наушниках, плачет. В пятницу мы выписали ее в школу. Терапевт признала, что все признаки ее фальшивого ОРВИ прошли и нет причин сидеть дома.
Проблема была в том, что мы не знали, что нам делать. Мы ничего не сказали врачу о беременности Варвары. Надо ли? Алевтина Ильинична пожимала губы, шаркала тапками по ламинату, бубнила себе под нос, что не надо маяться дурью. Что это – совершенно нормальная вещь, ответственное, взвешенное решение.
Григорий молчал и злился, его ярость копилась и иногда проливалась, как вскипевшее молоко. Вчера он увидел мой стакан из-под чая на столике в спальне и накричал на меня за то, что я, невероятно безответственная особа, совсем ни о чем не думаю и повреждаю полировку нашей мебели безвозвратно. Когда я ответила ему, что полировка на нашей мебели меня не волнует, что мне буквально плевать на полировку всей нашей мебели в целом и на покрытие этого конкретного столика, он не нашел даже что мне ответить. Тогда я добавила, что хоть сейчас готова нацарапать гвоздем на нашей мебели, что именно я думаю о Грише и его способах решать проблемы «по-боевому». И хлопнула дверью.
Сегодня все вели себя тише воды ниже травы, хотя куда уж ниже, если наша трава во дворах только-только проклюнулась из земли. Свежезаваренный кофе наполнил запахом всю кухню, сосиски дымились, горошек лежал горочкой, бабушка нарезала хлеб. Варя прокричала из комнаты, что не голодна, но затем все же вышла к нам и уселась за стол, не отрывая хмурого взгляда от своего телефона.
Счастливая семья.
– Как идет подготовка к ГИА? – спросил муж так, словно это был самый главный вопрос. Он осторожно порезал свою сосиску и теперь не спеша вкушал, изображая столь не свойственное ему спокойствие.
– Нормально, – бросила Варвара где-то минуты через три после того, как вопрос прозвучал, успев уже стать неактуальным.
– А подробнее? – чуть холоднее спросил Григорий, принимаясь за вторую сосиску.