И вот из этого дома мы ушли. Все там осталось: книжные полки с множеством книг, одежные шкафы, этажерки со старыми учебниками, мамины загашнички, где хранились семена и травы, плоды шиповника, лекарства, весь дом с его уютом и следами прожитой жизни, с метками на дверных косяках, как я росла. Опустел сарай, корову сдали. Многое мама вытерпела в войну, а такого разорения не перенесла. Переехали родители поближе к старшей сестре в Долинский район, там маму и похоронили. Отец вернулся на родину — в Рязанскую область, где он в молодости повстречал Татьяну Ларину.
Больше в Широкой Пади я никогда не была. Но всех, кому удавалось туда ненароком добраться, я всегда спрашивала: «Как там наш дом? Стоит ли? Знак на нем: улица Кирова, 3».
VI. Маршрут клуба «Пилигрим»
В селе Троицком живет Сергей Михайлович Первухин, руководитель клуба «Пилигрим». Каждый год он набирает группу школьников и отправляется с ними в поход по бывшему Широкопадскому району. Туристы исследуют побережье, собирают образцы пород, окаменевшие предметы, причуды природы, хранящие печать миллионов лет.
Однажды Сергей Михайлович показал мне видеозапись последнего похода.
В течение двух часов я внимал рассказу человека, очарованного красотой забытого края. Будто самому удалось пройтись по конным тропам, полюбоваться идеальным конусом горы Кинжал, наряженной в юбочку из сизого тумана, послушать шепот волн у столбчатых базальтов Круглого мыса. Легенды ведают, что у этой каменной громады с зеленой шапкой сходились нивхи севера и юга. Раскопки свидетельствуют: древние люди обитали здесь 5–6 тысяч лет назад.
Остались следы и нашего хозяйствования: на заброшенном руднике — шпалы, рельсы, паровозик-«кукушка», завалившийся набок; в открытом зеве топки запекся шлак.
По распадкам в диких зарослях можно легко определить улицы бывшего поселка. На одном из домов вывеска: Советская, 36. Просела кровля, покрытая финской стружкой. Блестит сруб, выбеленный дождями. Сквозь пустой проем видны в доме ржавая кровать, этажерка, запущенный палисадник полыхает цветами. Кусты малины и смородины свесили свои плоды. Столько лет без ухода, а живут!..
Остатки пирса в Мосии, куда причаливала с богатым уловом шкипер Мария Ивановна Николаева. Гора Китоуси. Туда, на высоту 826, ежегодно совершали восхождение выпускники Широкопадской школы перед дальней дорогой в большую жизнь. Юный взор охватывал редкие по красоте картины, чтобы запечатлеть их навсегда.
А вот и Широкая Падь. Цел забор на одной из улиц, калитка открыта. Может, отсюда бегала в школу девочка, нынешняя жительница Озерского Мария Дмитриевна Анциферова. Она прислала в адрес Веры Дмитриевны Орловой свои воспоминания. Вот несколько строк из них: «Я дружила с младшей дочерью шкипера Карташова — Сашей, вместе с ней ходила на отцепку рыбы. За двадцатикилограммовый ящик платили по 20 копеек, а то и ничего не платили, но мы работали, потому что знали: это наша помощь фронту. Как-то женщина-рыбачка выдала нам по двести граммов хлеба — рады были! Мы принимали участие в тимуровском движении, шефствовали над семьями фронтовиков, часто приходили к Ряснянским, у которых было много детей. Их отец воевал, а мать работала с утра до ночи. Мы гурьбой после школы взялись за распиловку дров. Бревна — толстые, едва не на всю длину двуручной пилы. Довелось нам попыхтеть. Зато какова была наша тайная гордость: пришла измученная женщина с работы, а дрова напилены, наколоты и сложены под навесом!
Однажды в весенний шторм погибли рыбаки. Их вздутые тела выбросили волны. Трупы складывали в сарае, мы тайком, дрожа от страха, глотая слезы от жалости, заглядывали сквозь щели.
В сорок седьмом моя подруга Саша Карташова умерла от туберкулеза. Суровым февральским днем ее хоронил весь класс. Гроб с телом несли на руках до самого кладбища. Все менялись, только я никому не уступила тяжелую ношу.
Там вышла я замуж за старшину пограничников Анциферова Виктора Григорьевича, бывшего фронтовика, воевавшего под Ленинградом и на Курской дуге. Прожили мы с ним в любви и согласии сорок два года, вырастили троих детей, семерых внуков. Умер Виктор Григорьевич от фронтовых ран. Нелегкой была наша жизнь, но дороже Широкой Пади для меня ничего нет…».