— Что ж, скрывать не стану, — статья корячится. Днище загнал японцам?
— Как понимать — загнал? Загоняют на толкучке краденые сапоги. Я ни у кого ничего не украл, — ответил Кожевников, отвергая фамильярный топ.
— Но судовое днище вы продали?
— Я продал японской фирме металлолом. Поясняю: в 1969 году плавбазе «Советский Сахалин» планировался малый капитальный ремонт. Управление тралового флота оформило ремонтную ведомость. В соответствии с этой ведомостью объединение «Судоимпорт» заключило с японской фирмой контракт на проведение ремонта в порту Симоносеки. Стоимость определили в 600 тысяч рублей, или 665 тысяч долларов. В ведомости указано, какие работы обязана провести фирма, в том числе замену днища. Старое днище становится металлоломом. Согласно своим полномочиям я продал заводу металлолом. Сделка оформлена документально.
— Однако вы не имели права на такую сделку, вы нарушили закон о государственной монополии на внешнюю торговлю.
— А я не частное лицо, а представитель государства. По уставу капитан — законный представитель судовладельца в отношении сделок, вызываемых нуждами судна. Взамен мы получили запчасти, инструменты, краску. Пока шел ремонт, покрасили судно. Какой ущерб я нанес стране?
— Уж если на то пошло, то речь не об ущербе. Вы нарушили закон и должны за это ответить. Пока избираю меру пресечения — подписку о невыезде.
Без права на защиту
После встречи со следователем Кожевников долго размышлял. Чем абсурднее обвинение, тем труднее от него защищаться. «Днище продал?» — «Продал». Все, вопрос исчерпан!
Бюро Невельского горкома партии должно было рассмотреть персональное дело капитана Кожевникова, но те самые люди, которые десять месяцев назад улыбались ему и пожимали руки, слушать его не стали. Первый спросил:
— Товарищ Кожевников, партбилет у вас с собой? Покажите.
Не подозревая подвоха, капитан передал билет. Инструктор
зачитал представление прокурора. Первый убрал партбилет в стол.
— Есть предложение исключить Кожевникова из рядов КПСС.
— Я имею право на то, чтобы дать пояснения членам бюро? — спросил, бледнея, капитан.
— Пояснения дашь в суде. Иди!
Кожевниковы ночь провели без сна. Роберт Петрович метался в комнатах, Светлана Петровна безуспешно пыталась утешить его. Душило бессилие, угнетали тяжелые думы. Еще вчера он был уважаемым человеком, а сегодня он злодей и подлец. Завтра весь город будет на него показывать пальцем: «Вон тот Кожевников, что продал судно японцам!». Растопчут и ноги вытрут!
«Нет, не растопчете!» — решил он к утру и, пренебрегая подпиской, выехал в Корсаков, где стояла плавбаза. В капитанской каюте его встретил знаменитый Петр Станиславович Пан. Бывалый капитан выслушал молодого, побарабанил пальцами по столу.
— Скажи, Роберт, а кому надо было заварить всю эту кашу? Сколько судов мы ремонтировали в Китае, Корее, Сингапуре, Японии и всегда с металлоломом поступали одинаково: продавали его ремонтникам. А те либо снижали стоимость ремонтных работ, либо платили, как тебе, нужными материалами. Судить тебя собрались? Уверен в своей правоте — стой до последнего.
Кожевников собрал всю документацию по судоремонту и принес в прокуратуру.
— Вот судовые акты, сводный лист — на русском, японском, английском языках, необходимые подписи. Все, что получено за металлолом, передано под отчет второму механику. Если кому-то удалось у него украсть котелок краски, то это уже иная статья. Вот документ, подтверждающий, что металлолом продан по цене, соответствующей мировому уровню. Значит, я принес пользу государству, а не вред.
— А это мы еще посмотрим!
На ремонт! В Симоносеки!
Ремонт судна в иностранном порту — это «окно в Азию», возможность побывать в соседней стране, вкусить плодов «загнивающего» капитализма. Однако самой заманчивой была валюта, которую выплачивали за время нахождения за границей. На эту валюту можно было прилично одеться самому, приодеть семью, накупить немало вещей и вещиц, составляющих дефицит в Советском Союзе. Поэтому возле тех кабинетов, где определяли, какое судно и когда пойдет на ремонт, крутились люди, жаждавшие попасть на любую должность. Начальники, формировавшие состав команды, зачисляли в нее как своих спецов, так и чужих, втискивали «нужных» людей, родных. Формально капитан вправе был встать в позу и отказаться принять на борт «блатных». Однако тогда в позу могли стать и начальники! Щекотливость ситуации заключалась в том, что в команде оказывались люди, от которых потом многое зависело в судьбе и самого капитана, и вверенного ему судна.