Командир, облачившись в китель, произнес:
— Пусть ваши деревья останутся на память тем, кто будет строить новую жизнь на исконно русской земле. Благодарю всех!
Под звуки марша колонна возвратилась к вокзалу. Офицеров пригласили в столовую на прием.
Ну, прием — это парадный обед, на котором с речами выступили и Валуев, и начальник политотдела, и ветераны полка. Не хвастаясь, сказали, что и железнодорожники внесли свою толику в общую Победу, что железные дороги — это кровеносные сосуды фронта. Вспомнили военное лихолетье, погибших товарищей, провозгласили здравицу в честь великого Сталина.
Обед от обычного отличался не только торжеством момента, по и тем, что на столах в изобилии было спирта. Им были наполнены бимы — коричневые двухлитровые бутылки. Однако это вовсе не значило, что к вечеру все перепились. Ничего подобного, пьяных не было. Старших офицеров пьяными мы никогда не видели, и сами не позволяли себе нализаться в их обществе. Стыдно было! А уж если с кем-то случался грех, кто-то не рассчитал своих возможностей, перебрал лишку, то дежурный офицер или любой однополчанин отвозил его домой. Не допускали, чтобы товарищ, просто сослуживец попал в комендатуру, вляпался в драку или иное приключение, которое потом станет предметом партийного или служебного разбирательства.
В общем, по-праздничному выпили мы, похлебали лапши, заели хлёбово лапшой с консервированным мясом, а в завершение посмотрели замечательный концерт. Самодеятельные артисты исполняли песни фронтовые, народные, шутники ставили сценки, изображавшие педантичных заносчивых фрицев и хитрого Ивана, одержавшего победу именно вследствие своей хитрости. Пол импровизированной сцены ходуном ходил от солдатской пляски, от богатырских забав силачей, гиревиков, акробатов. Все это были свои таланты, полковые ребята.
Хороший получился праздник, только портила его муть, оседавшая комом в каждом желудке: завтра опять будут кормить лапшой. Нас мучил авитаминоз — пресквернейшая штука, от которой болели и кровоточили десны, стали выпадать волосы. Давали нам витамины драже, тридцать штук на месяц, так мы их съедали за день. Поили хвойным отваром, но он мало помогал. Стараниями интендантов в столовой появилась бочка с соленой черемшой, от которой разило тяжелым духом на всю округу. Человек, сжевавший пучок соленой черемши, употребивший полстакана спирту да выкуривший пару самокруток, выдыхал такую чудовищную смесь, что листья на деревьях в радиусе десяти метров сворачивались в трубочку. Хорошо, что тогда еще в городе не было девушек, а то бы после такой заправки только на свидание ходить.
В общем, председатель военного трибунала Южно-Сахалинской железной дороги капитан юстиции Предит, доведенный, как и все мы, до того состояния, когда лапша натурально стала поперек горла, почесал свою пышную шевелюру и высказал вожделенную мысль:
— Слушай, Селиверстов, а не совершить ли тебе экспедицию куда-нибудь за картошкой? Делами мы нс завалены, а картошки страсть как хочется. Закрою, черт побери, глаза, так затылком вижу на столе тарелку, полную вареной рассыпчатой картошки, от которой приятный пар валит. Открою — ист ничего. Закрою снова — сковородка с жареной картошкой. Не только вижу — ноздрей чую, всем кишечным трактом ощущаю. А то вспомню, как пацанами в угольях ее пекли. Выгребешь из самого жара, соскоблишь горслинку, разломишь, кинешь щепотку крупной соли…
— Не травите душу, Георгий Иванович, от таких речей может произойти обморок.
— Хотя б на базаре продавали, то пошел бы да купил.
Убогий рынок Тойохара ничего съестного не предлагал. Вернее, продавать — продавали, да все не наше: то ли осьминогов, то ли каракатиц, кальмара, морского гребешка, морскую капусту, — все то, с чем мы решительно не знали, как обходиться.
На базар ходили все равно, по магазинчикам шлялись, а там торговали всякой мелочью: палочками для еды — хаси, связками угольных брикетов для жаровни, веерами, коробочками, в которых японцы носят на работу свой обед, — бенто, коленами для печных труб и прочей дребеденью. Для тоскующего желудка можно было взять лишь жареную сою. Ее охотно покупали и наши, и японцы, грызли на ходу как семечки.
— Говорят, — продолжал председатель трибунала, — а говорят те, которые картошечку все-таки лопают, что можно достать сей продукт, если совершить глубокий рейд и найти подход к японцам. Обижать их — упаси боже, я первый подведу под статью. Надо сойтись на взаимовыгодном первобытном обмене.