Как мне понять этот ваш подарок, дети? Как желание порадовать своего учителя? Ну, конечно, вы действительно угодили мне. Но вы умные и не зря дарите мне именно эту книгу, да еще с вашими автографами, рисунками. Вы хотите, чтобы я еще раз глубоко задумался о каждом из вас и о себе тоже, как о вашем воспитателе и учителе, не так ли? Конечно, это так, и ваши автографы на форзаце книги Сухомлинского заставляют меня думать о 38 педагогических проблемах, каждая из которых требует своего особого разрешения.
Вот смотрите, как Эка написала свое имя — аккуратно, ровно, как полагается, но скромно, где-то в углу, чтобы было незаметно. Ее имя так же не выпячивается на форзаце книги, как сама Эка среди вас. Она у нас спокойная, уравновешенная. Как будто в воспитании Эки у меня не возникает никаких особых проблем. Еще ни разу она не давала мне повода, принуждающего специально заняться ею. Она никого не сердит, не нарушает общего порядка, со всей ответственностью выполняет все, и ей не надо повторять однажды сказанного. Эка от нас как будто ничего не требует, не предъявляет никаких претензий. Я не могу припомнить случая, чтобы на уроках хоть раз она с нетерпением обратилась ко мне: «Шалва учитель! Шалва учитель!» Не вспоминается случай, чтобы она совала мне в руки свой рисунок, свою тетрадь: «Посмотрите, пожалуйста, нравится?» Клала его на стол тихо, незаметно и отходила в сторону. Она никогда не оказывалась впереди других, чтобы получить от меня пакетик с заданиями, не отталкивала других, чтобы стать рядом со мной. Она всегда все знает, мыслит глубоко.
Может быть, я имею основание быть спокойным в отношении Эки, не трогать ее, пусть воспитывается такой, какая она уже есть — спокойная, уравновешенная, без претензий? Если я спрошу у вас, дети, какая наша Эка, вы все, не сомневаюсь, единогласно скажете: «Она хорошая девочка!» Но если я сам себе задам вопрос: «Сколько сил и энергии, уважаемый учитель, ты тратишь на воспитание и обучение этой скромной и умной девочки?» — мне придется... краснеть. Какие тут сила и энергия, если девочка учится хорошо, не нарушает общего порядка, при малейшем случае проявляет дружелюбие, чуткость, заботливость, уступчивость ко всем! В общем, Эка хорошая сама по себе, она сама воспитывается, ей от меня не нужно особого, индивидуального внимания.
Но так ли это в действительности? Девочка в тени нашего общего внимания — хорошо ли это? Обычно учителя радуются таким детям — с ними хлопот мало, только давай им уроки и общие наставления. Но вот, всматриваясь в ее скромный, аккуратный, незаметный, бесхитростный автограф на форзаце книги, я чувствую себя неловко. Как будто слышу тихий, спокойный, застенчивый голос девочки: «Дорогой учитель, все же не забудь и обо мне, хорошо?»
Да, даже хорошие, очень хорошие, как говорят, по природе своей, дети, а не только так называемые сорванцы требуют специального педагогического внимания и воспитания, особого подхода. Дети эти вежливые, дисциплинированные, застенчивые, умные, в общем как бы уже воспитанные, лишь бы им расти такими до зрелого возраста. И вот такие дети отодвигаются в сторону они находятся в тени. К ним педагог реже подходит, меньше общается, о них товарищи говорят мало. Им никогда педагог не делает замечаний, на них дети не жалуются, потому что они этого не заслуживают; и хвалят их тоже редко, потому что в этом они как будто бы не нуждаются.
Такова и наша Эка.
С чем я приходил к ней в школу? Почти что ни с чем, если не считать воспитательных планов и намерений, которые были предназначены для всех и, разумеется, для Эки. А я должен был сделать так, чтобы обратить внимание детей на Эку. Она-то скромная, но мы же должны ценить скромных, ставить их в пример, благодарить их за доброту души! Разве мало в жизни случаев, когда скромный человек трудится с большим усердием, на благо общества, но его скромность покрывает завесой его заслуги, и люди их не замечают. Другим почет, награды, потому что они всеми средствами давали о себе знать — выступлениями, требованиями, заявлениями, а скромные и трудолюбивые, не умеющие, да и не желающие показывать себя, забывались. Но они же могли, в конце концов, обижаться на людей, товарищей! Свою воспитательную задачу я вижу не в том, чтобы избавить Эку от застенчивости и чрезмерной скромности. Нет! Это ценнейшие качества личности, и они украшают Эку. Но надо же поставить дело так, чтобы мои ребятишки, члены будущего общества, умели видеть и ценить людей скромных, вступаться за них, выдвигать их, не опережать их, а ставить впереди себя. И, кроме того, в Эку как члена того же самого будущего общества я обязан уже сейчас вселять веру, что бескорыстные люди ее скромность обязательно увидят и оценят.