– Да уж, управляйся как-нибудь сама! – проговорила Нина Борисовна, снова обняла меня за шею, привстав на цыпочки, поцеловала.
– До чего ж мы рады, что вы наконец-то приехали! – сказала Татьяна.
Вот тогда я впервые и услышал одно из любимых выражений Якова Юрьевича. Он глянул быстренько на Татьяну, на меня, лицо его вдруг как-то распустилось, стало еще шире… Вылитый морж из мультфильма, разве что без усов.
– То же самое, только вдвойне! – значительно сказал он и даже потряс щеками.
И мы все четверо захохотали.
– Ну, вот мы и приехали, Яша! – сказала Нина Борисовна, вытирая слезы, – Давайте-ка позавтракаем, а?…
– Да-да! – радостно сказала Татьяна и спохватилась: – Ой, нам же с Иваном надо хоть одеться!
И я побагровел, поскольку только тут обнаружил: на мне – одни трусы, а Татьяна – в ночной рубашке.
Она схватила меня за руку, потащила в ванную. Мы стали мыться, я – над раковиной, Татьяна – над ванной. И мне все было как-то особенно радостно, точно мама снова была со мной!… Только сейчас я пенял, что именно мамы и не хватало мне все это время, той по-настоящему уверенной и радостной прочности во всем в жизни – ив мелочах, и в самом главном, – которая появлялась у меня всегда от одного присутствия мамы, ее взгляда, улыбки. А почему, интересно, я так и не могу прочитать письма мамы к отцу? Так и лежат они в шкафу в нашей с мамой комнате… И Татьяна – я это часто видел по ее глазам – тоже вспоминает про ее письма, но ничего не говорит мне… И удивился: почему же такая близость случилась у меня при первой же встрече с Соломиными, ведь и двух слов мы не сказали толком?! И снова увидел, как меня будила Нина Борисовна, потом обняла холодной рукой за шею и поцеловала. А потом мы с Яковом Юрьевичем сдавливали руки друг другу…
– Ну?! – тревожно спросила Татьяна, заглядывая мне в глаза.
– Понимаешь, будто мама у меня снова появилась…
Татьяна долго молчала, положила руки мне на плечи, я поднял голову, мы с ней посмотрели в глаза ДРУГ другу.
– Ты самое главное для меня сейчас сказал, понимаешь?!
Я кивнул, и мы постояли еще так, глядя в глаза друг другу. Из кухни доносились спокойно-веселые голоса Нины Борисовны и Якова Юрьевича; мы с Татьяной понимали» что они рады возвращению домой, и нам было «то же самое, только вдвойне».
На Нине Борисовне был фартук, который обычно ' надевала Татьяна, она быстро и ловко двигалась между столом и плитой, говорила что-то Якову Юрьевичу, и он отвечал ей, сидя за столом, но слов я почему-то не мог разобрать. Только расслышал, как Татьяна спросила родителей:
– А почему вы вместе?
– А мы, видишь ли, доченька, муж и жена!
– В Москве встретились, – пояснила Нина Борисовна.
Мы с Татьяной пошли одеваться. Только натянул рубашку, как Татьяна сказала:
– Давай уж оденемся сегодня получше.
И мы стали надевать все праздничное. Я спросил через стенку:
– А мы вас на ноябрьские ждали.
– Это он виноват, – ответила Нина Борисовна.
– Не я, наша группа, – поправил ее Яков Юрьевич.
– Покалечил себе руку.
– Мы, Иван, нашли то, что три года уже искали!
– Ну, и пришлось ему поваляться слегка в больнице.
– Это хорошо! – сказал я.
– Ну и зятек у нас, Яшенька, – засмеялась Нина Борисовна. – Ишь чему радуется.
– Правильно, Иван! Тем более, что кроме трехлетних экспедиций я к этому, можно сказать, всю жизнь готовился, понимаешь?!
– Марганец! – шепнула мне Татьяна.
– Где? – спросил я Якова Юрьевича.
– В Магадане, там больница хорошая, – сказала Нина Борисовна.
– На Камчатке нашли, Иван, – ответил мне Яков Юрьевич.
– Это хорошо! – повторил я.
– Не этот, – шепнула мне Татьяна, стаскивая у меня с шеи галстук, протянула мне другой.
– Какая же ты красивая! – шепнул я ей, и мы поцеловались.
– А ты, я слышал, в политехническом учишься? – спрашивал у меня Яков Юрьевич.
– Да, – ответил я, уже держа в руках нашу заводскую газету с Татьяниным очерком, вопросительно глядя на Татьяну; она покраснела, кивнула мне. Я вошел в кухню, сказал: – Институт что?! У нас в семье теперь свой журналист есть! – и протянул им газету.
И тут я увидел новых Соломиных, растерянно-радостных и каких-то притихших. Они поглядели на очерк Татьяны, увидели фамилию Т. Егорова – и долго молчали, ничего не говоря, только газета чуть подрагивала у них в руках. Вот и мама, наверно, точно лак же вела бы себя, если бы мой очерк был напечатан!
– Ну и ну! – выговорила, прочитав очерк, Нина Борисовна. А Яков Юрьевич улыбнулся Татьяне. Н отступил в сторону. Татьяна качнулась вперед, Нина Борисовна обняла ее, стала целовать.