Нет, я на фирме точно последний день. И пусть этот противный Глеб Юрьевич подаёт на меня в суд – я за месяц успел заметить много нового и готов подать встречный иск. Тогда и посмотрим, чья возьмёт и кому выйдут боком его «нунуканья» и «гыгыканья». Я не Зоя[7], молчать не буду.
На мысли о героической комсомолке я открыл дверь вагончика-бытовки, служившего одновременно раздевалкой и столовой, и вошёл внутрь. С единственной целью – переодеться и навсегда покинуть анклав, где любые законы и общественные нормы видели в гробу. Ну что же, моё мнение об «анклаве» строго тождественно.
– Ага, явился не запылился! – осклабился бригадир Генка, мощный качок. – Проходи, гостем будешь!
Генку мы все боялись до могильного пота – бывший представитель нашумевшей в восьмидесятые годы субкультуры из города Люберцы, возомнившей себя ни много ни мало хозяевами столицы, и избивавшей прохожих, «мешавших» их шествиям.
Долго эти безобразия продолжаться не могли – кто-то из «люберецких» сел за решётку, кто-то лёг в могилу, и движение «клетчатых штанов» постепенно сошло на нет. О «люберах» я слышал, но мне и в голову не приходило, что могу с кем-то из них встретиться лично.
Чаша сия меня не миновала – Геннадий отмотал «червонец» за грехи юности и, выйдя на волю, был вынужден поселиться в Вознесенске, где у него жили родственники, – в родном городе к тому времени его не ждал никто.
– Извини, Ген, долго не задержусь. Ухожу, насовсем.
– Лучше бы ты вообще не приходил, – угрожающе надвинулся на меня Геннадий.
Сказать, что я перепугался до полусмерти – не сказать ничего. Выражения лиц остальных присутствующих также не внушали оптимизма.
– Объясни-ка, гусь лапчатый, какого хрена нам зарплату на две трети урезали? – бригадир, тяжело дыша, смотрел на меня выпученными и налитыми кровью глазами.
– Самому интересно. Мне, между прочим, ни копейки не заплатили.
– Так тебе-то и платить не за что – от тебя толку как от козла молока. А почему нас на семьдесят процентов огрели на год вперёд – мы реально сразу не проссали. Позвонили Глебу – он велел сказать спасибо тебе.
– А ведь мы знали, – ощерился главный забияка Сашка по прозвищу Якудза, полученному за взрывной характер и монголоидную примесь во внешности, – что ничего хорошего твоё присутствие в нашем коллективе не даст. Знали, что будешь тупить, тормозить, косячить, но Глебу отказать не смогли. И чё? Ты подставил и его, и нас, и себя!
– Извините, пожалуйста. Сейчас переоденусь и уйду.
– Да что нам от твоих извинений, дебил? Нам жить теперь на какие шиши, детей кормить?
– А у меня жена беременная, – подал голос Лёха, флегматичный губастый крепыш, самый спокойный среди нас, однако под влиянием обстоятельств принявший сторону масс без колебаний.
– Я понимаю, – проговорил я, с трудом преодолевая нарастающий комок в горле.
Сашка взвизгнул:
– Нет, вы на него посмотрите – понимает он! И что прикажешь делать с твоим пониманием, которого у тебя, к слову, ни хрена не наблюдается?
– Н-не знаю… – выдавил я и тут же захлебнулся от мощного апперкота. Сашкин кулак молниеносно врезался мне сначала в солнечное сплетение, затем, спустя доли секунды, в лицо.
Отлетев в сторону, я приложился затылком о кромку стола. Моё сознание погрузилось в гнетущий полумрак.
Очнулся я от резкого вкуса и запаха – прямо из бутылки Якудза заливал мне в рот водку под дружное ржание «товарищей».
– Э-э, что за фокусы?!! – вскочил я.
– Живой? – глумливо расхохотался Сашка. – А теперь переодевайся и вали отсюда, обоссыш вонючий!
Кое-как сменив спецовку на спортивки, я направился к выходу.
Закрыв дверь, я задержался за ней – до моих ушей долетело начало спора.
– Слышь, Якудза, а может, ты зря его… Ты же его знаешь, он запросто пойдёт в ментуру. И всех заметут, разбираться не будут…
– Да хватит тебе, Геныч. И пойдёт – что он им скажет? Что звездюлей получил? А за что? Ага, бригаду подставил…
– Думаешь, он так и скажет?
– Скажет, не скажет… Дознаются. И просто поржут. Скажут, что сам виноват. Это лучший вариант для него.
Есть и лучший для нас, – голос Якудзы оживился. – Глеб или заказчик подаст в суд, и весь наш долг переведут на Лёвку. Так что дыши ровно. На крайняк скажем, что пришёл на работу бухой, а в ответ на замечание полез драться.
Генка не ответил. Видимо, впервые за месяцы совместной работы осознал – Сашку не переспорить. А может, Якудзе удалось успокоить бригадира, и тот взаправду ровно дышит.
Мне же осуществление сего физиологического процесса давалось с трудом – диафрагма ещё не отошла от сжимающих спазмов. Голова гудела. Разбитый нос невыносимо чесался, малейшее прикосновение к нему вызывало сильную тупую боль.