Он спрятал доспех и пошёл назад, чуть отстав от неё. Не хотел пока больше попадаться на глаза. Ярость его не душила, она никогда не была его основной проблемой. Он ощущал опустошение. Чёрное и тягучее, от которого он сам не мог на себя смотреть, и прятал глаза от любого отражения. В такую минуту больше всего он хотел залезть в петлю и болтаться на ней, чтобы верёвка душила его и он почувствовал себя снова живым, хотя бы в самый последний момент, прежде чем она завершит своё дело.
Но он знал, что это чувство пройдёт, стоит только дать ему немножко времени. Он брёл вперёд, стараясь сильно не поднимать глаза и не смотреть на то, что стало с лагерем.
Шатёр Улана прогрел в нескольких местах, обрушился и похоронил их вещи в своих недрах. Целёхонёк остался только резной стол и пара опрокинутых стульев, на фоне пожарища это зрелище выглядело странновато.
Светало. Свинцовые тучи нехотя освобождали небо и давали пространство солнцу и новому дню. Дым ещё валил от мелких очагов, большая часть шатров и хлюпеньких хибарок сгорела довольно быстро. Бараки, конюшню и наземные склады ещё тушили.
Ворота чудом нетронутого храма отворились. Легкораненые и те, кто укрывался там от пожара и стрел, сыпанули на улицу, прокашлялись от скопившегося дыма и вони, и освободили место для непрерывного потока раненных, которых снова начали туда таскать.
Он отыскал глазами Анижу. Она была в порядке, но её битва только начиналась. Уже покрытая кровью и грязью, похлеще заправских рубак со стены, что дожили до конца осады, сосредоточенная и бледная, но без страха в глаза, она делала своё дело.
Погибших было много. Сейчас защитники ещё этого не понимали. У них на губах был вкус победы и осознание того, что они всё ещё живы и проживут какое-то время. Им только предстояло столкнуться с тем, что в этой жизни больше не будет некоторые людей, которых они знали и любили.
Кальдур устало покачнулся, подполз к столбу, прислонился и сел рядом.
Дядя бы гордился им? Или испугался его, как и остальные в деревне, как только до него дошло, что он на самом деле такое?
Не было у него ответов на эти вопросы, а оставаться наедине с собой было невыносимым.
Воким спустился во внутренний двор, и устало обошёл пепелище. На его щеке красовался пропитанный кровью бинт, его нос был сломан, а синие круги расплывались от носа к глазам, его правая рука болталась на привязи.
— Символично, — гаркнул он, кивнув зияющую дыру вместо ворот. — Здесь будут новые врата. И я говорю не о деревяшке, которая не выдержала их натиска. Я говорю о новой границе и вратах, которые мы только что закрыли перед лицом поганой мерзости, что терзает на нашу землю. Враг не пройдёт по ней больше ни метра. Мы встанем у него на пути.
На этот раз перед ним не было толпы, но кто мог, бросил свои дела и прислушался.
— Знаю, знаю. Ночка была плохая, и не хотелось бы, что бы она повторилась. Но сейчас сюда маршируют наши друзья. Много наших друзей. Честно говоря, их так много, что эта крепость не сможет всех их разместить. Поэтому мы захватим новую. Поёдем на юг и посмотрим, что стало с Речным Оплотом. Будет смешно, если чёрные не оставили там гарнизона. Ну, нам смешно. А им грустно. И мы не будем отсиживаться за стенами. Мы пойдём дальше и вышибем их назад, к их сраному острову.
— А как мы возьмём Чёрную Крепость? — крикнул мужчина из толпы.
— Пока не знаю. Скажу честно. Но разве мы потерпим их твердыню на своей земле? Разве не найдём на них управу?
Толпа ему не ответила.
— Найдём. Ночью вы сами убедились в том. Сегодня в этом убедятся все, кто живут на этих холмах. Они узнают о нашей победе. Завтра будет знать Райван, послезавтра Тайшир, а через неделю узнает и Солас. И всё кто ещё не верил, поверят. И пойдут следом. Здесь будет сражать не три тысячи. А триста. И тогда мы посмотрим, насколько крепкая у них твердыня. И насколько большие у них яйца.
Одобрительных криков не было. Кивки головами, сталь в глазах и решимость. Большего было не нужно.
Дукан, шатаясь, выбрел к шатру, умылся из ведра, отшвырнул от себя доспехи и плюхнулся рядом. Подтянул сумку, достал из неё бурдюк, откупорил его и жадно присосался. Дал Кальдуру. Его скривило от теплого, горького и вязкого вина, но он знал, что лучше будет приглушить всё это хотя бы пятью большими глотками.
Под дым трубки Дукана его голова клонилась всё ниже и ниже и он провалился в сон.
***
Дукан разбудил его ближе к вечеру. Лагерь ещё суетился, но не так сильно как утром, стало потише и в этой тишине впервые проявились крики и стоны ранёных. Кальдур хотел проведать Анижу, может даже помочь ей, но его и Розари, нашёл Дукан и почти насильно погнал в огороженную часть лагеря.