Кальдур снова выдохнул, сделал паузу, медленно втянул воздух, дышал, как учили. Стянул с себя рубаху, скрутил ей в комок, положил на скамейку. Расстегнул застёжку на портках, спустил их до пола, вышел из них, и проделал с ними то же самое, что и с рубашкой. Остался в повязке.
— Полностью, — донёсся ласковый и опасный голос. — Не прикрывайся. Нечего стесняться меня. Расслабься, расправь плечи, встань ровно.
Кальдур выполнил требование, неуклюже выпрямился, отвёл руки в стороны, надеясь, что в полутьме не видно его шрамов. Мерроу хищно разглядывала его, переводя взгляд то вниз, то вверх.
— Всё-таки не такой самоуверенный. Застеснялся и раскраснелся, как маленькая девочка. Хоть тебе и нечего стесняться. Есть на что посмотреть. Откуда у тебя шрамы? Они от плуга? Мотыги? Или косы?
— Мой дядя… — Кальдур запнулся. — Был… строгим человеком. И воспитывал меня… соответственно.
Когда эти лживые и мерзкие слова срывались с его губ, он говорил твёрдо, потому что вспоминал всё плохое, что с ним было в Драконьем Чертоге и потом, на службе. Так его слова, то как он говорил, то как он двигал телом и смотрел, делалось правдивым.
На какое-то мгновение взгляд Мерроу стал печальным, и она опустила голову.
— Понимаю, — сказала она тихо и тут же вернулась к обычному тону. — Ты достаточно чист. Теперь я приму ванну.
Она поднялась с постели подошла к нему, шлепая босыми ступнями по камню, остановилась, развернулась к нему спиной, подняла руки вверх и застыла. Он сглотнул, шумно втянул воздух и стянул с неё рубашку вверх.
— Я не разрешала смотреть на меня, — сказала она тихо, и Кальдур зажмурился. — И закрывать глаза тоже.
Кальдур отвёл глаза в сторону, она взяла его за руку и пошла вперёд, опираясь на него, она забралась в воду и легла.
— Ах, как приятно. Ты можешь смотреть. И принести мне полотенце, скрути его и положи мне под шею.
Кальдур подчинился.
— Теперь мыло. Нет, не то, которым мылся ты. Вон то, которое пахнет цветами. Зажми его в руку, погрузи в воду и води туда-сюда, пока вода не станет мыльной.
Он сделал, что просит, сел на колено около бортика, окунул руку в воду и стал водить туда-сюда.
— Сколько у тебя было женщин? — она провела рукой по его волосам и не сводила пристального взгляда.
— Ни одной… госпожа.
Она удивилась ответу, нахмурилась, но поняла, что он не обманывает.
— Очень необычно. Крепкий юноша с красивыми волосами и чертами лица, приятными руками и голосом, такой спокойный и бесстрашный… и никто не раздвинул перед тобой ножки?
— Нет… госпожа.
Её глаза заблестели, она снова откинулась назад.
— Мир такой несправедливый. А ты ещё упираешься, что его не нужно сжечь. Хм. Может быть тебе нравятся мальчики?.. И поэтому пёс тебя не тронул... Можешь сказать мне, даже если стесняешься, я не осуждаю это, и в моём отряд есть пара таких.
— Нет, госпожа, я не испытываю к мужчинам… такого.
— Я подкалываю тебя, щеночек. Я уже заметила, что тебе нравлюсь. И ты хочешь сказать, что никогда не трогал девушку и не целовал её?
— Трогал, госпожа. И целовал.
— И как тебе, понравилось?
— Да, госпожа.
Она вдруг взяла его за запястье, остановила, и поднялась в полный рост, увлекая его за собой, повернулась к нему спиной.
— Ну? Чего застыл? Намыливай. Я хочу пахнуть цветами.
Пользуясь тем, что она не видит, Кальдур позволил себе целую череду гримас: сомнение, удивление, усталость, нервозность. Поднял руки, осторожно опустил ей на плечи и начал наносить мыло.
— Смелее. И энергичнее. Я давно не принимала ванну. Поработай и вехоткой тоже. И волосы. Но осторожно, если я не смогу потом расчесать их — ты пострадаешь.
Он попробовал кончиками пальцев её шрамы, убедился в том, что его глаза не обманывают, и постарался не обращать ни них больше внимания, чтобы Мерроу не заподозрила ничего лишнего. Закончив с верхней половиной, Кальдур не хотя спустился к её талии, всячески задерживаясь там, чтобы не спускаться ниже.
— Можно, — сказала и насмешливо хмыкнула.
Кальдур как мог быстро спустился к её ногам, закончил, и она повернулась к нему лицом. Он отвёл глаза.
— Я не запрещала смотреть. Продолжай работу. И смотри.
Он осторожно протёр её грудь, стараясь больше времени разглядывать редкие шрамы, которые вряд ли были получены в бою. Она снова уселась в кадку и с блаженной улыбкой откинулась назад.
— Все мы в чём-то невинны, да, щеночек?
— Да, госпожа.
— Хм. И что же мне с тобой сделать? Пальцы у тебя не такие больше, как у крестьян, и ладонь не лопатой. Более мягкая и аккуратная. И мозоли с неё уже сошли. Красивая рука.