— Я... я не знаю, что делать. Просто не знаю.
— И я не знаю. И я так устала бродить в тумане и искать чёрти пойми что. Я хочу действовать. Я хочу видеть результат. Хочу почувствовать его.
Кальдур сокрушённо кивнул.
— Ты расстроен?
— Да. Но ты права. Я не знаю, что делать. Но нужно делать что-то. Ты... права.
— Тогда вставай. Избавимся от тел этих несчастных. А потом... потом будет следующий шаг.
***
Кальдур покидал грот в смешанных чувствах.
Он шёл первым, молчал и не мог смотреть на Розари, хоть и не считал её виноватой в произошедшем. Как ни старался он не мог уложить в голове то, что ещё одно из его дел так и останется незаконченным и повисшим в воздухе. В такие моменты ему хотелось провалиться под землю, ведь он чувствовал себя совсем не Избранным, а скорее "проклятым", как однажды назвал его Дукан. Всё его жизнь — это череда таких вот бессмысленных и бесполезных попыток, смеха судьбы и её же плевков в лицо. Кому-то суждено стать героем, кому-то умереть пытаясь, а он просто...
Самый большой неудачник в мире, у которого всё сыплется из рук.
Мысли его были настолько тяжёлыми, что казалось тяжесть это проникает в реальный мир, забирается в его сапоги, и делает каждый шаг всё сложней и сложней. От таких мыслей нужно срочно отвлечься. Найти новую точку опоры и перенести на неё весь свой вес, в надежде, что она не подведёт. Только так выживают. Только так выживал он.
— Сможешь повторить тот фокус? — со вздохом попросил Кальдур. — Найти его сердцебиение? Дукана.
— Если он ещё от старости не помер, — Розари улыбнулась и спрятала улыбку, шутка получилась не особо удачной. — Я попробую. Правда это место такое огромное... и людей тут поболее. И нужно спуститься ниже, подальше от этого сраного ветрины. Тут я ни черта не смогу.
До рассвета было ещё несколько часов. Ветер жалил их лица на обратном пути, то и дело забирался под мех и заставлял вздрагивать и торопиться. Но на этот раз они выбирали путь куда грамотнее, чтобы не попасться на глаза даже одному патрулю. В конце склона высокая стена прикрыла их от назойливой вьюги, они выбрали подходящие углубление в скалах, откуда их не было видно, и наконец позволили себе присесть, расслабиться и прижаться друг к другу спинами, чтоб быстрее согреться и немного подкрепиться припасами, "одолженными" у бледного.
— Честно говоря, я бы не хотел, чтобы ты его нашла... — признал Кальдур, отхлебнув неприятно холодной воды из фляги. — Мы его на два месяца бросили. Хоть представляешь через что он прошёл? Как вообще всё это вышло, всё не могу в голову уложить... Если он жив, чёрт, я бы не хотел встречаться с ним. Есть шанс, что он был прав... ну и мы просто никуда не годимся. Не хочу, чтобы он смотрел на меня как разочарованный отец, или как там можно обозвать этот его взгляд.
— А то он лучше, ха, — скривилась Розари. — Много ты знаешь, Дур. Что сделано, то сделано, нужно просто оставить это всё позади и работать дальше. Если они убили старика, они за это дорого заплатят, но пока я не чувствую что он мёртв, понимаешь? Во мне ничего не оборвалось... я уверена что... Ладно. Всё, заткнись. Будем слушать. Ты тоже. Может, чего интересного услышишь.
Кальдур неохотно кивнул, выдохнул, мотнул головой в стороны, чтобы размять окаменевшую шею и прогнать напавшую после еды и долгой прогулки сонливость. Хватанул ледяного воздуха полной грудью, ущипнул кожу у запястья, зажмурился и приказал.
"Стань слухом".
Он знал, что будет громко, но был не готов, что настолько. Его голову словно поместили в здоровенный котёл и начали бить по металлу всем, что было в деревне одновременно. В него словно ворвался карнавал с улиц Солоса, тысячи голосов говорящих, кричащих, поющих и раздающих команды. Голоса смешались скрипом кожи, треском поленьев в кострах, бряцаньем доспехов и оружия, блеяньем скота и ржанием коней. Уши резануло лезвиями, но спрятаться от звуков было уже невозможно, стальной обруч наделся на его голову и стянул её как стягивают доски, чтобы сформировать бочку, чтобы даже капелька воды не смогла просочиться. И как Розари смогла привыкнуть к таким ощущениям?
Он старался сидеть и не двигаться, игнорировать слишком резкие звуки быта и речи, найти хоть какие-то найти следы Дукана в этой невероятной мешанине, но быстро признал, что тут он так же бесполезен. Лишь упорство и не желание признавать новое поражение удерживало его в оковах боли...
И вдруг в безумном рое голосов, тихих и громких, мужских и женских, он услышал родную речь. Потянулся к ней, будто к приятной песне, но услышал нечто совсем иное.