Человек проснулся, задышал ещё тяжёлее, весь сжался, затрясся в ожидании новых пыток и побоев.
— Тише, приятель, — ласково сказал Кальдур. — Я — Кальдур, Избранный Госпожи. Я освобожу тебя, но ты должен вести себя тихо.
Человек перестал дрожать, его грудь судорожно сжималась с хрипами выталкивая воздух, он впился в своего спасителя взглядом почти безумных блестящих глаз, торчащих из спутанных волос.
— Сдра... — прошептал пленник. — Сдра...
— И тебе здравствуй, но с формальностями потом, — Кальдур склонился над ним, подхватил его подмышки, начал поднимать, и удивился насколько это измождённое тело было невесомым. — Закрой глаза, и моя подруга о тебе позаботиться. Удивиться не успеешь, как окажешься в хорошем, безопасном и тёплом месте.
— Кам... — бормотал пленник. — Кам...
Кальдур оторвал его от земли, взвалил на плечо, и протиснулся ко входу.
— Зтра... — голос пленника стал громче и тут же оборвался от хрипа и кашля, которые были куда громче, чем хотелось бы сейчас Кальдуру.
Он переглянулся с Розари решая, что делать — тащить его через двор под дымкой, или открыть портал и закинуть в безопасное место. Только в какое? Рискнуть и открыть портал далеко, на болота?
— Стра... — вдруг выкрикнул пленник, и эхо от его крика пронеслось по коридору.
— Тише ты, дурак! — прошипел на него Кальдур и прислушался.
— Стра...жа! — завопил пленник, набрав больше воздуха. — Кай...рам!
Виденье 59. Обломки
Коридор наполнялся эхом тревожных криков.
Темники просыпались и били тревогу, а спасённый пленник вдруг уснул сном вечным. От неожиданности Кальдур сбросил его с себя, предатель рухнул на каменный пол и приложился головой так сильно, что за несколько секунд вокруг скопилась целая лужа густой и тёмной крови.
Умер мгновенно. Так и не дал им никаких пояснений почему поступил так, почему выдал их, и что с ним вообще случилось.
Розари так же в оцеплении смотрела на мертвое тело и пыталась уложить в голову то, что очередной их план рушиться и погребает их под своими обломками. Где-то совсем рядом громыхнула тяжёлая дверь и послышался топот сапог по лестнице.
Они совсем близко. Кальдур ожидал сложностей, был готов продираться назад через весь их лагерь, возвращаться за пленниками несколько раз, знал, что так или иначе они столкнуться с часовыми и даже собаками, прикидывал, что сможет быстро убрать их, пока те не подняли большого шума, что всё пройдёт со скрипом, но пройдёт хотя бы как то...
Но это...
Забитый и заросший несчастный точно не был одним из их врагов. Его кожа пусть и покрыта грязью, точно не бледная будто бы он никогда не видел солнца. Он кричал о помощи на их языке, а не на гортанном наречии темников. Он знал, что они такое, понимал, что они не чудовища из его бредовых снов, порождённых чередой пыток и допросов, он понимал, что они пришли, дабы освободить его, помочь ему. Дверь его клетки открылась, но вместо того, чтобы потянутся к свету, он...
Что они с ним сделали?
Почему он их предал?
Зачем ему это, о Великая Госпожа?
Те перебежчики из лагеря, и теперь это... кто вообще в здравом уме присоединится к темникам?
Никто.
Никто же?
Этого просто не может быть. Может Морокай и не в силах поработить силу воли и разум человека, по крайней мере сразу, но может темники или Алазам, смогли что-то придумать? Какие-то дурманы или колдовство?
— Дукан, — прошептала Розари, щурясь и пытаясь разобраться в том, что слышит и чувствует..
Ещё несколько смертельно дорогих мгновений Кальдур смотрел на неё, не зная как сообщить о своих догадках, а шаги всё приближались. Он уже и сам слышал, смог выделить на фоне остальной какофонии звуков, нечто туманное и знакомое — тяжёлое дыхание и неравномерный рисунок шагов достаточно крупного человека, которого донимала боль в правом колене, старые раны, да и сама старость, но который не давал себе спуска и не позволял идти медленнее, гнал сам себя похлеще самого свирепого сержанта.
Очень похоже на Дукана.
Очень.
Вот только он должен быть вот в такой вот клетке. Смеяться и плевать в лицо своим мучителем, нести бесконечный поток бреда и шуток, чтобы только злить их, и терпеть всё более суровые испытания... Либо быть уже настолько измождённым, что вообще не издавать никаких звуков, кроме тяжелого и хриплого дыхания умирающего человека, и лишь умолять глазами оказать ему последнюю милость. Может и проклинать их, скорее инстинктивно даже и в мыслях, потому что от пережитой боли внутри злобы-то никакой и не осталось... Но он бежит сюда. В окружении ещё нескольких обладателей тяжёлых ботинок, звенящих доспехов и поскрипывающих кожаных ножен, скрывающих чёрные клинки.