— С ней я как-нибудь сама разберусь… — горько усмехнувшись, сказала Луна.
Рука дернулась вверх, пальцы машинально потерли мучительно ноющий лоб. Ладонь Панси тут же перехватила их, рывком привлекая девушку к себе.
— Тебе мало? — задохнулась она. — Знаешь, уж лучше на Малфое здесь тренируйся себя на своем месте чувствовать, или как ты это там называешь! А к Грэйнджер больше даже приближаться не смей. Никогда.
От злости у нее побелели губы. Луна поморщилась, отстраняясь, пытаясь выкрутить запястье, вытащить из жесткой хватки.
— Узнаю — убью, — с тихой яростью предупредила Панси.
— Меня? — устало улыбнулась в сторону Луна. — Меня нельзя, Пэнс — магов без Гарри оставишь. А ее тем более нельзя, она — человек. Не дури.
Паркинсон просто трясло — и, наверное, не будь Луне настолько плохо, она смогла бы задуматься, почему. Копнула чуть глубже, чем позволял бьющий по поверхности гнев слизеринки. Но то, что она понимала это сейчас, не меняло почти ничего.
— Да что ж ты за зверь такой, Лавгуд? — с беспомощной горечью выдохнула Панси. — Есть у твоей жалости пределы, вообще?..
Луна, отчаявшись выдернуть руку, сдалась и теперь просто устало стояла рядом — опустив голову и отвернувшись.
— Да не умею я жалеть, — чуть слышно произнесла она. — Ты все равно не поймешь, Пэнс… Я умею только отдавать. Ты кричишь, что я трачу себя на людей, на Малфоя, на Гарри, но, вообще-то, ты тоже — берешь, — она криво улыбнулась, порадовавшись про себя, что Панси не видит этой улыбки. — И от меня, и от Гермионы, да? От кого это осмысленно, теми и не побрезгуешь… И боишься, что я загнусь, и тебе придется справляться со всем самой, да еще и мою часть работы на себя взвалить. Я же все понимаю, правда… поэтому и отдаю молча… и в твою с Грэйнджер жизнь уже даже не лезу. Давай, я не знаю, договоримся, что ли, и не лезь уже и ты тогда в мою… хорошо?
Стальная хватка пальцев Панси вдруг показалась тисками — так они сжались, едва не расплющив запястье. Луна сдавленно зашипела, оборачиваясь.
На застывшее, белое лицо Паркинсон было больно смотреть.
— Ты не можешь так, — бесцветно проговорила Панси. — Относиться. К каждому.
— Я тоже не понимаю, как ты можешь мозгами щелкать, не останавливаясь! — едва не плача, выкрикнула Луна. — Как ты можешь не чувствовать ничего! Но я не ненавижу тебя за это! — она снова безуспешно попыталась выдернуть руку. — Хочешь — живи хоть с Грэйнджер, хоть с кем, Пэнс, я же ни слова тебе не говорю! Если тебе там хорошо — да ради Мерлина, я же…
В глазах Панси вдруг что-то дрогнуло. Выпустив многострадальное запястье, она рывком обхватила Луну за талию и прижала к себе, стискивая другой рукой ее плечи, поддерживая, утыкаясь лицом в волосы, не давая оттолкнуть себя.
— Дурочка моя… — она лихорадочно целовала светлую макушку. — Прости, я разозлилась… А ты терпишь, стоишь…
— И как я уйду, если ты меня держишь? — глухо буркнула ничего уже не понимающая Луна.
Руки Панси больше не сжимали тисками — теперь они снова казались просто твердыми и надежными, как всегда. Ладонь осторожно скользнула по щеке, приподнимая голову.
В глазах слизеринки было столько страха и — одновременно — столько решимости, что Луна снова едва не захлебнулась в этом сбивающем с ног потоке.
— Не надо… — почти жалобно пробормотала она.
Только не ты, Панси. Только не так… Я же — не человек. Я слышу тебя, всю твою безостановочную рассудительность — ты всегда в своих мыслях, даже, когда целуешь Гермиону, ты всегда холодна, всегда в себе, ты никогда не отпускаешь себя, ты не умеешь…
Паркинсон нервно улыбнулась.
— Я умею чувствовать, — прошептала она, наклоняясь и касаясь губами лица Лавгуд.
Луна вздрогнула и уперлась кулачками ей в грудь.
— Ш-ш-ш… — непонятно заткнула ее Панси.
Губы лихорадочно скользили по скулам, вискам, лбу быстрыми, мягкими поцелуями, и сердце под ладошкой Луны колотилось так, что, наверное, было больно ребрам.
— Маленькая моя… — шепнула Паркинсон, сгребая ее в объятия, зарываясь в волосы, не переставая целовать.
Луна всхлипнула. Мерлин, ну почему?..
— Не отталкивай меня, — чуть слышно попросила Панси, наклоняясь к ее губам. — Ну хоть один раз — не отталкивай…
— Грэйнджер… — беспомощно пискнула Луна.
Панси странно улыбнулась.
— Ей это было нужно, — мягко сказала она. — А мне и правда хотелось понять, что ты в ней такого нашла… И вообще — что можно в женщинах находить.
Луна уставилась на воспитанницу снизу вверх, остолбенев от изумления.
— Ничего я в ней не нашла, — с нажимом ответила она. — Я же говорю, я просто…
— Да поняла я уже! — усмехнувшись, оборвала ее Панси. Глаза ее мерцали, страх почти испарился, но сердце по-прежнему колотилось, как сумасшедшее. — Не отталкивай меня, — неуверенно повторила она.
Видеть Панси такой — почти растерянной, просящей и взволнованной — было так странно, чувствовать ее губы — так бесконечно невозможно, так желанно, так несбыточно, что Луна только всхлипнула, обхватывая ее лицо ладонями и закрывая глаза.
И больше всего боясь проснуться прямо сейчас.
Коллаж.
Отблески каминного пламени плясали на лице Луны, на ее волосах, причудливо переплетаясь тенями с нитками бусинок в локонах. Панси поймала себя на безумном, отчетливом ощущении, что готова лежать вот так — растянувшись на полу и закинув руки за голову, бессовестно пялясь на тонкий, почти прозрачный профиль — целую вечность. Мира не существует, пока за окнами ночь, и пламя скрадывает все, пряча изломы, стирая неловкости. Убирая заботы.
Луна задумчиво смотрела в камин, обхватив колени и улыбаясь сама себе уголками губ — будто маленькая, смешная девочка, уставшая играть и расслабленно притихшая, наконец, у огня.
Говорить не хотелось. Поттер снова умудрился обставить их всех, выдав то, чего невозможно было ожидать заранее. Панси была готова к взрыву возмущения и отказу от подарка, или к знакомой уже нотке покорности перед очередной свалившейся на него ответственностью, или к попыткам дискуссии, чтобы хоть показать свои сомнения. Она не была готова только к разделу этой ноши — на всех четверых. Поттер снова ее удивил.
За все годы в школе она неплохо изучила его и, как ей казалось, могла бы поклясться, что Гарри нуждается в формальной власти, жаждет ее — хоть и отрицает это на каждом шагу. Эдакая двуличная попытка и быть лидером всегда и во всем, и поддерживать марку положенной правильному герою скромности. Гриффиндорец…
Теперь приходилось признать, что Поттер либо обрел, наконец, мозги — то ли едва не погибнув в вечности стихийного пламени, то ли просто переобщавшись с Малфоем — либо и раньше не больно-то отличался их особым отсутствием. Возможно, он просто не знал, как вести себя иначе, пока был человеком, рассеянно подумала Панси. Пока жил рядом с людьми и был вынужден соответствовать их ожиданиям.
Неуловимое, тонкое, как ниточка, крепнущее с каждым днем иррациональное ощущение, что за Гарри — за их семью — она, наверное, смогла бы отдать даже жизнь, если так будет нужно, Панси ужасно смущало. Но время позволяло думать, что делать такой выбор ей не придется, скорее всего, никогда. Кому может прийти в голову создать ситуацию, в которой потребуется выбирать между ней и Гарри Поттером, героем и изгоем, ставшим ведущей фигурой во второй подряд за два года войне? Между ней и Драко Малфоем, первым из магов, кто выдержал расплату за собственные ошибки, выжил после этого и получил право на еще один шанс, сумев воспользоваться им и донести до своей семьи то, что видел по ту сторону истины? То, что магам позволено видеть лишь после смерти.