Описанное выше главное жертвоприношение года, совершавшееся в XIII–XIV вв. при дворе императора и потому попавшее в поле зрения послов и хронистов средневековья, по сути дела, было адекватно тому, что в народе называлось Праздником первого кумыса. Описания народного праздника не сохранились ни в хрониках, ни в трудах дипломатов и миссионеров средневековья.
В начале XX в. все детали народного торжества — и будничного, и праздничного — были запечатлены на полотне монгольского художника Балдунгийна Шарава, известного в монгольской, да и в мировой живописи как Марзан Шарав (Шутник Шарав). На его картине «Праздник кумыса» — иногда ее называют также «Первая дойка кобылиц» — панорама событий, связанных с подготовкой и проведением праздника. И.И. Ломакина, исследователь творчества Б. Шарава, пишет в монографии о нем, что художник в своей картине «сталкивает труд и праздность» [Ломакина, 1974, с. 105]. Вернее было бы сказать: Труд и Праздник.
Труд представлен здесь повседневной работой скотоводов: они пасут коней, ловят, укрощают и объезжают их, доят кобылиц, сливают молоко в бурдюки, взбалтывают его и готовят кумыс, переносят тяжелые бурдюки в празднично убранную юрту и т. д. Кроме того, изображены здесь и обычные сценки повседневного быта, вовсе не обязательно привязанные к Празднику кумыса: женщины доят овец, связав их головами; мужчина седлает коня; в котле, поставленном на треножник, варится обед, женщина помешивает варево, над котлом поднимается пар; мужчина, повалив овцу и связав ей задние ноги, стрижет ее; две женщины, оголившись до пояса, сбивают разложенную перед ними шерсть, покорно подогнув под себя ноги, лежит на земле навьюченный верблюд; рядом дерутся собаки, и человек разгоняет их палкой; резвятся голые дети, один залез с ногами в котел, другой надел его себе на голову; трое мужчин, повалив и связав жеребца, кастрируют его. Таковы были повседневные заботы монгольских скотоводов.
Но вот и сцены самого праздника. Они распадаются как бы на две части: ламаистская служба «призывания счастья» (даллага) и собственно гулянье. Б. Шарав, с детства живший послушником, а потом живописцем при монастыре, прекрасно знал специфику жизни лам, их поведение во время таких служб и после них. Ламы ездят в большом шатре, специально установленном для проведения службы. Впереди самые важные и пожилые. Шарав относился к ним без особого почтения, поэтому на его картине их лица самодовольны и высокомерны.
Перед каждым из лам, сидящих в первом ряду, стоит жертвенный столик, на нем в жертвенных сосудах изделия из теста, молочные продукты, сладости. Ламы первого ряда держат в руках музыкальные инструменты: медные ударные тарелки (цан), колокольчики (хонх) и др. Среди них сидит и тот, кто читает по книге обрядовый текст «призывания счастья». Остальные в нужный момент прерывают его монотонную речь звуками музыки. Ламы в задних рядах, не обращая внимания на ход службы, смеются, толкаются, разговаривают, они явно относятся к происходящему без особого почтения и с нетерпением ожидают конца официальной церемонии.
С большой теплотой и юмором изображен гуляющий народ. Вот сидит группа взрослых мужчин, у каждого в руках сосуд с кумысом. В центре группы наиболее уважаемый старик, он произносит благопожелания (йорол) и придерживает руками сосуд, который стоит на белом хадаке — шелковом платке с благопожелательной символикой. Вероятно, этот хадак старику только что вручили присутствующие. Сзади сидящих громадный бурдюк с кумысом. Возле него молодой парень с черпаком, которым он и взбалтывает кумыс, и подливает его в чаши всем присутствующим. Перед пьющими мужчинами на белом войлоке (символ почета и уважения) сидят два музыканта: один играет на лимбе (вид свирели), другой — на морин-хуре (вид скрипки).