По соседству особняком расположились женщины. Они в ярких, праздничных национальных одеждах. На каждой головной убор. Мужчины тоже в головных уборах. Присутствие в общественных местах и на официальных церемониях в аккуратно надетом головном уборе считалось обязательным. Без них только те, кто не держится на ногах. Вот старик с черпаком в руках уснул возле громадной бочки с кумысом, и шапка болтается у него на затылке. Вот несколько лам пытаются увести своего коллегу, который уже не может стоять и даже сидеть. Вот влюбленные нашли себе уютный уголок среди общего веселья. Сценки полны юмора и искрящегося веселья.
Юмор Шарава перерастает в грозную сатиру, когда он изображает лам. Смотрите: вот они, «учителя» и «наставники» народа, «пример» для подражания. Один прильнул губами к громадному чану с кумысом и не отрываясь всасывает его в себя целиком. Другой за уши пытается его оттащить. Третий извергает на себя все, что только что выпил. Четвертый и пятый дерутся из-за громадного сосуда кумысом, каждый старается выхватить его из рук другого. Шестой и седьмой смеются, указывая на них пальцами…
Следует отметить, что сатира Б. Шарава на неумеренное пьянство лам вполне согласуется с дидактическими сочинениями тибето-монгольской буддийской литературы, осуждающими этот человеческий порок. Это особый жанр, возникший в раннем средневековье, сочетающий в себе фольклорные мотивы, заповеди раннего буддизма и изречения о вреде пьянства различных деятелей буддийской истории. Таковы, например, «Благие речения Далай-ламы Соднам Джамцо», «Проповедь, разъясняющая вред и порочность водки», «Хрустальное зерцало, показывающее вред питья водки» и т. д. [Ендон, Сазыкин, 1984, с. 45–55]. Такие произведения создавались и в начале XX в. [Bawden, 1976, с. 59–79], что, однако, практически никак не препятствовало тому явлению, с которым боролись даже в среде высшего ламства.
Гулянье в Праздник первого кумыса продолжалось целый день и, как правило, на свежем воздухе. Однако вокруг устанавливались праздничные, красиво орнаментированные шатры (майхан), куда народ собирался на ночь или в непогоду. Иногда гулянье затягивалось на несколько дней: взяв разгон не могло остановиться, но главным был все-таки первый день.
В 5-7-м месяцах года широко бытовал еще один обычай, который ряд исследователей относит к числу календарно-хозяйственных [ныне эта игра «белая палочка» (цагаан мод), или «кидать белую палочку» (цагаан мод хаях)]. Суть ее в следующем: в летнюю теплую темную ночь где-нибудь в степи собиралась группа юношей и девушек, делилась на две команды и выбирала судью, который забрасывал подальше в степь белую палочку длиной 15–20 см. Затем обе команды бросались ее искать; тот, кто нашел, громко извещал об этом и бежал с нею к судье, но по дороге соперничающая команда старалась ее отнять. Завязывалась веселая потасовка, и, пока одни дрались и отнимали друг у друга палочку, другие парами тихонько исчезали в степи. Сходные обычаи, совпадающие, однако, не во всех деталях, зафиксированы у ряда народов: тувинцев [Вайнштейн, 1964], бурят [Шагдарон, Очиров, 1909], туркмен, гагаузов, латышей [Игры народов, 1933, с. 447–449].
Игра цагаан мод у монголов описана несколькими исследователями [Потанин, 1881, с. 119; Клюева, 1960, с. 41; Kabzińska-Stawarz, 1980, с. 121–137; 1983, с. 137–146; Тангад, 1983, с. 50–59]. Г.Н. Потанин и В.Н. Клюева не упоминают о существовании заключительной части обряда (интимных отношений молодежи), возможно считая его обычным, рядовым развлечением молодого поколения монголов, одобрительно воспринимавшимся стариками. Однако современные исследователи — польская исследовательница И. Кабзиньска-Ставаж и монгольский этнограф Д. Тангад — предложили свои версии генезиса этого обряда. И. Кабзиньска-Ставаж связывает его с культом огня, плодородия и возрождения природы и считает, что он приурочен к смене хозяйственных сезонов года: Новый год, начало лета, начало осени [Kabzińska-Stawarz, 1980, с. 136–137]. Д. Тангад считает игру цагаан мод формой проявления скотоводческой магии — предохранения скота от отравления ядовитыми растениями — и утверждает, что этот обычай соблюдали в разных районах страны в разные сроки с конца мая по середину августа и что эти сроки зависели от времени цветения на пастбищах ядовитых трав, наносивших вред поголовью скота. Он же утверждает, что игры продолжались до тех пор, пока эпидемия, связанная с отравлением скота, не проходила [Тангад, 1983, с. 56–57].