Оценить значение праздника Кануна седмицы можно, лишь поняв его место в ряду других календарных праздников осеннего периода. Нужно принять во внимание, что Канун седмицы приходился на период благодарения душ умерших за собранный урожай и был частью широкого обрядового комплекса, связанного с этим периодом. Чествование душ умерших начиналось с первых чисел 7-го месяца и достигало кульминации в середине месяца, в дни праздника Чжунъюань — одного из трех больших праздников мертвых в годовом цикле китайцев. По народному поверью, в течение всего 7-го месяца врата преисподней были открыты, и ее обитатели получали возможность находиться в мире людей. Многие матери по этой причине боялись отпускать своих детей на улицу в вечернее время [Ван Синжуй, Цэнь Цзяу, 1936, с. 78].
Праздник Чжунъюань появился сравнительно поздно — в эпоху раннего средневековья. Первое упоминание о нем относится к VI в. Примечательно, что этот праздник имел преимущественно буддийскую окраску, а наиболее популярная в народе версия его происхождения тоже пришла из буддизма, распространившегося в Китае лишь в течение первых столетий нашей эры. Подавляющее большинство китайцев считали зачинателем Чжунъюаня буддийского святого по имени Мулянь. Согласно житию Муляня, его мать после смерти переродилась в царстве голодных демонов за то, что, съев мяса, отказалась покаяться в содеянном. Мулянь, который был любящим и самоотверженным сыном, спустился в ад, отыскал там свою мать и попробовал накормить ее, но пища во рту грешницы тут же превращалась в горящий уголь. По совету Будды Мулянь в 15-й день 7-го месяца преподнес монашеской общине щедрые дары, и благодаря молитвам всех монашествующих его мать была избавлена от мучений в аду.
Будда призвал своих приверженцев совершать такой обряд каждый год и назвал его Юйланьпэнь. Впрочем, середина 7-го месяца была важным праздником и у даосов, да и сам термин «Чжунъюань» — даосского происхождения. В даосской традиции это была дата одного из трех в году собраний всех высших даосских богов, собиравшихся для того, чтобы «осчастливить мир, верующих и государство» [Чэнь Юаньцзин, 1978, с. 945].
Выделение обрядов середины 7-го месяца в качестве самостоятельного и пышного праздника стало результатом постепенного усложнения общественной жизни древних китайцев, что выразилось помимо прочего и в трансформации их представлений о потустороннем мире. Под воздействием буддийской мифологии в сознании китайцев укоренилась концепция ада, а сами буддисты взяли на себя миссию избавления душ умерших от адских мук. Провозгласив высшей ценностью заботу об обитателях преисподней, всех «страждущих и скорбящих», буддизм, а заодно с ним и даосизм придали новое качество фундаментальному для традиционных религиозных воззрений китайцев различию между «своими» и «чужими», или, как еще говорили в Китае, «внутренними», т. е. принадлежащими к данному роду, и «внешними», духами. Буддийская и даосская идея загробного воздаяния сделала возможным посредование между этими категориями духов как двумя взаимодополняющими частями единой системы мировоззрения. Важность такого посредования станет очевидной, если учесть, что умершие предки данного рода были «чужими» духами для других родов и ни в одной семье не могли быть уверены, что люди помнят о всех их предках. Поэтому забота о «своих» предках неминуемо подразумевала заботу о «чужих», забытых и неупокоенных душах. Предков, пользовавшихся вниманием потомков, и «сиротских», или, как еще говорили в Китае, «голодных», душ объединяло также и то, что они одинаково нуждались в подношениях и молитвах живущих. Напротив, небожители, достигшие блаженства собственными силами, были, в сущности, безучастны к людской жизни. Возможно, здесь нужно искать объяснение резкому контрасту между сдержанной атмосферой обрядов Кануна седмицы и экзальтированным настроением праздника Чжунъюань, который утверждал двуединство предков и демонов, своего рода сходство несходного и как следствие присутствие в священном элемента гротеска.
В рамках религиозной системы китайцев молебны, искупавшие прегрешения «голодных духов», знаменовали, по существу, финальную стадию заупокойных обрядов — «приобретение мертвыми статуса предков» [Teiser, 1986, с. 55], воссоединение живых и мертвых в ритуальном сообществе, включение мертвых в животворящий годовой цикл праздников. Символизируя единение усопших предков и их здравствующих потомков, буддийские и даосские молебны в полнолуние 7-го месяца одновременно драматизировали разрыв между жизнью и смертью и тем самым подтверждали разделение душ умерших на «внутренних» и «внешних».