Народная фантазия населила луну еще несколькими необычными существами. Все они пришли в позднейший фольклор из древних мифов, но получили в нем новую жизнь. Среди них мы встречаем трехпалую жабу, которая считалась в Китае бессмертной тварью и перевоплощением Лунной госпожи. Другим популярным персонажем китайской (как и мировой) лунной мифологии был заяц, причем последний, подобно лунной жабе, первоначально мог быть хромым. Известно, что в древнем Китае коленной чашечке зайца приписывали магические свойства. Во время осенне-зимних празднеств ее вырезали из лапы жертвенного зайца и клали в ритуальную пищу. Найти ее считалось добрым предзнаменованием [Boode, 1975, с. 65]. Хромоту жабы и зайца следует расценивать, вероятно, как указание на хтоническую природу этих существ. Впоследствии связь зайца с вечной жизнью была перетолкована на новый лад: в последние два тысячелетия китайцы думали, что заяц на луне толчет в нефритовой ступе порошок бессмертия. Изображения лунного зайца ставили на алтарь во время чествований луны, а статуэтки лунного зайца, одетого тоже по новейшей моде — в костюм военачальника, в дни осеннего праздника продавались повсюду на улицах китайских городов. Считалось, что заяц сидит под кроной кассии — волшебного дерева, из листьев которого приготовляется эликсир вечной жизни.
Лунный заяц [Tuu Li-ch’en, 1936, с. 67]. Прорисовка В.И. Агафонова.
Еще один лунный житель — некий дровосек по имени У Ган, своего рода китайский Сизиф. Он пытается срубить волшебное дерево жизни, но его топор не оставляет на нем следов. Наконец, в китайском фольклоре мы встречаем и такой универсальный мотив лунной мифологии, как связь луны с устроением браков. По представлениям китайцев, брачные узы завязывал Лунный старик, и молодые девушки в ночь лунного праздника молили его о счастливом замужестве.
В праздничную ночь женщины гадали о своем счастье. Самый распространенный способ состоял в том, чтобы, загадав украдкой желание, подойти к воротам и по первым услышанным словам прохожих определить, сбудется ли оно [Brendon, Mitrophanow, 1927, с. 403]. В Южном Китае женщины при лунном свете пытались разрезать семечко помелона, и, если им это удавалось, их, как считалось, ожидала удача [Ху Пуань, 1923, ч. 2, цз. 7, с. 22]. Кроме того, обычай требовал, чтобы женщины совершали прогулку под луной, что, как верили, избавляет их от всякой хвори [Гуцзинь, 1934, кн. 21, с. 30; Ху Пуань, 1923, ч. 2, цз. 3, с. 59]. Им также полагалось навестить родительский дом.
Праздник Середины осени можно с полным правом назвать не только женским, но и детским. Выше уже говорилось о сопутствовавших ему магических обрядах, призванных обеспечить появление мужского потомства, о продававшихся к празднику игрушечных пагодах, фонариках, лунных зайцах (и многих других игрушках), которые открывали детям волшебный миг игры и сказки. Существовали и специальные обрядовые игры, исполнявшиеся детьми и подростками. Так, в провинции Гуандун дети во время праздничного гулянья пели обрядовые песни-благопожелания. В провинции Аньхой подростки мастерили из рисовой соломы, прутьев и бумаги чучела драконов и по ночам ходили с ними по улицам, как во время празднования Нового года. Эти чучела были разных размеров. Одни приводились в движение десятью и более людьми, другие — только одним танцором. Драконы были освещены изнутри свечами, причем те, кто не имел сыновей, меняли свою свечу на свечку, горевшую в пасти чудовища, что называлось «получить сына» [Ху Пуань, 1923, ч. 2, цз. 5. с. 10].
Обряды осеннего праздника нередко выражали заботу о благополучии я счастье детей. Во многих местностях сохранялся древний обычай в полнолуние 8-го месяца метить лоб или даже все тело ребенка киноварью или красной тушью, что, согласно поверью, должно было уберечь его от болезней [Гуцзинь, 1934, кн. 21, с. 216; Ху Пуань, 1923, ч. 2, цз. 5, с. 32]. В провинции Фуцзянь матери, желая своим детям здоровья и долголетия, давали им съесть рис, преподносившийся богине Доуму. В той же Фуцзяни родители, у которых со времени прошлогоднего осеннего праздника родился ребенок, покупали куколку, писали на ней его имя, и та становилась его ритуальным двойником. Эту куколку ставили на алтарь во время поклонений богиням, покровительствующим детям, и некоторых других церемоний. Если ребенок умирал до того, как ему исполнилось 16 лет, т. е. до достижения им совершеннолетия, куколку хоронили вместе с ним [Doolittle, 1867, с. 68]. По всему Китаю матери в день осеннего праздника посещали местные храмы и молили богов о благополучии своих детей.