6. Составной частью летних праздничных обычаев является и обрядовая трапеза. Но летнее время у земледельческих народов еще не изобилует плодами земными, и обрядовая пища бывает скромной.
Рассмотрев весь годовой круг календарных праздников в Европе, мы замечаем некую «парность» их. Зимой период главных обрядов начинается со дня зимнего солнцестояния (позже был несколько сдвинут на 24 декабря старого стиля — сочельник рождества) и завершается через двенадцать дней (крещение или день королей). Летом столь же существенна дата летнего солнцестояния (тоже сдвинутая на два дня — на 24 июня ст. ст. — иванов день) открывает период, насыщенный обрядами, который в традициях большинства европейских народов длится до дня св. Петра. К этим двум периодам у многих народов приурочивается и поверье об особой опасной деятельности ведьм, колдунов и всякой нечистой силы. Можно допустить, что поворотные периоды года вызывали особое отношение людей: ожидание перемен и суеверный страх одновременно.
Хотя общий смысл и даже первоначальный корень всех календарных обычаев и обрядов у земледельческих народов Европы состоял, несомненно, в стремлении сохранить и увеличить хозяйственное благополучие, вырастить и сберечь урожай, но как раз в обычаях, падающих на начало лета (иванов день и др.), эта основная цель как бы отодвигалась на второй план. Сравнительно мало обычаев, непосредственно связанных с заботой о повышении урожая. Однако они все-таки есть. И сюда относятся прежде всего магические действия, направленные на охрану зреющего урожая. Они распределены более равномерно на все летние месяцы. Это обряды против градобития, против засухи, против гроз, чреватых полевыми пожарами, и, конечно, против полевых вредителей — грызунов и насекомых. Эти обряды у некоторых народов исполняются в определенные дни, иногда связываясь с образами святых — «специалистов» по охране урожая, а у других — совершаются как бы по мере надобности.
Зато обычаи, связанные с уборкой урожая, особенно с жатвой хлебов, переполнены обрядами и поверьями, непосредственно связанными с земледельческим хозяйством.
Две главные идеи выражены в этих обычаях: во-первых, оформить и узаконить начало потребления собранного урожая хлеба, овощей, плодов, винограда; во-вторых, заручиться надеждой на такой же или лучший урожай в будущем году.
Первая идея восходит к древнему обычаю снятия табу на потребление новых плодов и торжественного, обычно коллективного их вкушения. Вековой стихийный опыт народов — не только земледельческих, а и скотоводческих и охотничьих — требовал строгого регулирования потребления — отсюда традиционные сроки охоты, сезонного перегона скота, сроки начала уборочных работ, некогда, вероятно, коллективных. Именно таково происхождение обычаев европейских народов: торжественно, зачастую коллективно приступать к потреблению нового хлеба, овощей, фруктов, вина; «благословлять» эти плоды в церкви, чествовать по этому поводу тех или иных святых, чьи дни придутся на время уборки. Церковные обряды тут, несомненно, поздняя и несущественная примесь.
Вторая идея выражена в гораздо более разнообразных формах. Суеверные, магические и анимистические представления здесь развертываются во всем блеске. Сберечь плодоносную силу земли, передать ее через полученное зерно будущему году — вот наиболее «вещественное» выражение этой идеи, ее контактно-магическое выражение. Но та же идея принимает и иные, анимистические формы — олицетворения той же плодоносной силы. Это именно те олицетворения хлебного поля, нивы, созревшего урожая, которые впервые так отчетливо исследовал Вильгельм Маннгардт и с таким блеском обобщил Джемс Фрэзер.
Хлебное поле рисуется воображению земледельца как живое существо — это «хлебный заяц», «ржаная собака», «ржаной волк», «хлебный петух» и иные животные или же в человеческом образе — «хлебная матушка», «старик», «ржаная девушка» и другие подобные антропоморфные образы. Это живое существо сидит в зреющей ниве, его видно, когда нива волнуется от ветра. А когда люди жнут рожь, это живое существо постепенно отступает и под конец прячется в последней горсти колосьев. Психологически вполне понятно, что суеверные чувства сосредоточиваются на этом последнем участке жнивья, на последней горсти колосьев, на последнем снопе. Местами его оставляли несжатым, перевязывая лентами и т. д. Или срезали с особыми обрядами. К тому, кто срезал последний сноп, — особое отношение: ему или особый почет, или, напротив, насмешки и шутки он «поймал зайца», «поймал петуха».