Средний Калевов сыночек
Выбрал девичий березник,
Сел под пологом плакучим.
Там пустил он песню в небо.
Так взвилась она высоко,
Так могуче раскатилась,
Что цветы зажглись повсюду,
Почки брызнули огнями,
Появился хлеб на нивах,
Яблоки — на ветках яблонь,
На орешниках — орехи,
Вишенье — в садах вишневых,
Земляника — на лужайках,
Голубика — на болоте,
На краю болот — брусника,
На торфянике — морошка,
Гроздья ягод — на рябине.
Пел он так, что лес качался,
Звоном полнились просторы,
Гнулся и трещал кустарник,
Стлался отзвук по долинам, —
Златокудрые русалки
Песню слушали, вздыхая.
Младший Калевов сыночек,
Выбрал Таары лес дубовый,
Сел он в дедовских палатах,
Под ветвистым вещим дубом.
Так пустил он песню в небо,
Так взвилась она высоко,
Так широко раскатилась,
Раскружилась так могуче,
Что на зов слетелись птицы.
Курочки — в седой ольховник,
Петушки — в зеленый ельник,
Птицы умные — в березник,
Вещие — в дубняк столетний.
Песней он своей заставил
Куковать в ветвях кукушек,
Горлиц — ворковать под кровлей.
Он дроздов скликал в кустарник,
Трясогузок — в буреломы,
Жаворонков — на просторы,
Ласточек — поближе к солнцу,
Лебедей — к речным затонам,
Уток — к камышам прибрежным,
К заводям — гусей крикливых.
Соловья он песней вызвал
Ликовать в ночи и плакать,
Чаровать в часы заката,
Убаюкивать на зорях.
Пел он так, что ширь морская
Закипела, взволновалась,
Скалы грянули отгулом.
Бушевала чаща леса,
Небосвод высокий слушал,
Кручи горные качались,
Тучи с треском разрывались.
Дочь единственная Халдьи[69],
Легкие лесные девы,
Златокудрые русалки,
Песню слушали, вздыхая:
«Если б с нами был поющий!
Если б рос он вместе с нами!»
Солнце за лес западало,
Ветерок едва струился,
Пряжу вечера колыша, —
Видно, гаснет день веселый
И конец настал забавам.
Видно, срок пришел и братьям
Возвращаться в дом отцовский.
Младший брат Калевипоэг
Нес охотничью добычу,
Но спина его не гнулась,
Не натруживались плечи.
Три охотника спешили
Через дол широкий к дому,
Быстрым шагом приближались.
Зорко вдаль глядели братья,
Чтобы дым жилья приметить.
Только — нет, не видно дыма,
Над котлом с едой не вьется
Тонкой струйкой пар душистый.
Три охотника спешили
По песчаному раздолью,
Все быстрей шагали к дому.
Пристально смотрели братья:
Где же дым жилья родного,
Очага дымок священный?
Только — нет, не видно дыма,
Над котлом с едой не вьется
Тонкой струйкой пар душистый.
Быстро дошагав до дома,
Братья кинулись в ворота,
Миновали двор широкий,
Дверь проворно распахнули,
На порог родной ступили…
Увидав очаг потухший
И раскрошенные угли,
Братья поняли: в жилище
Нет их матери любимой,
Что огонь их сторожила,
Очагом повелевала.
Младший брат тогда промолвил:
— В сторону уходит речка,
В темный лес бегут дороги.
Вижу, дело тут нечисто:
Все распахнуты ворота,
Настежь горница раскрыта.
Знать, стряслась беда большая,
Злое горе приключилось… —
Сыновья продули глотки,
Голоса их — словно буря.
В тишину вечеровую
Полетели их призывы:
— Где ты, матушка? Откликнись!
Отзовись нам, золотая!
Ты пропой нам песню, птичка!
Голосок подай, тетерка! —
Не ответила родная,
Ни словечка не сказала.
Только гикнул где-то леший,
Только глушь в ответ вздохнула,
Только лес пропел невнятно,
Отозвался остров Хийу,
Подал голос Курессааре[70].
вернуться
69
Xалдья — дух. Первоначально — дух-«хранитель», дух-защитник. Согласно народному поверью, духи обитают повсюду — в лесу, в воде, в жилищах и т. д. В лесу живет лесной дух, защитник леса, леший; в домах, в очагах — дух-защитник домашнего очага, домовой и т. д. Название «халдья» известно главным образом в северной Эстонии. В южной Эстонии сохранились более старые названия духов с добавлением слов: эма (мать), иза (отец), вана (старый), ванем (старший, старейший).
вернуться
70
Xийу — остров в Балтийском море. Курессааре — город на острове Сааремаа, ныне Кингиссеп.