Теперь он не мог больше оставаться в постели. Мысли о его божественности всегда веселили Калигулу. Он снова почувствовал себя окрыленным и полным желания действовать. И сейчас он хотел танцевать — танцевать от радости. Спрыгнув с постели, император хлопнул в ладоши. Тотчас же явились преторианцы, и он распорядился:
— От вас мне сейчас ничего не нужно. Разбудите музыкантов! Мне необходимы флейты и барабаны!
И еще ему нужна была публика! Его превосходная память хранила множество имен, и тут же в голове возникло три — имена бывших консулов, — они всегда аплодировали ему за танцы особенно старательно. Калигула приказал доставить их.
Тем временем он быстро переоделся в тунику и накидку, расшитую восточными узорами, на ноги надел браслеты с колокольчиками. Заспанные и перепуганные, музыканты смотрели на него, ничего не понимая, и Калигула накинулся на них:
— Что вы уставились, как глупые овцы! Сыграйте египетский храмовый танец! Вы должны знать, что я имею в виду!
Он напел пару тактов, задавая тон, и первый побежал в зал для аудиенций. Здесь он начал репетировать: прыгал по кругу и притоптывал босыми ногами, заставляя колокольчики звенеть громче. Да, получалось как надо! Он нашел нужный ритм и радовался. По-настоящему божественный танец! Вот появились и три патриция, бледные от бессонных ночей и трясущиеся от страха. Калигула велел поставить для них кресла, подал музыкантам знак и начал самозабвенно танцевать, отдаваясь звукам флейт и барабанов. Поворот направо, поворот налево, быстро покружиться, замереть на два такта, поднять вверх руки и еще раз все сначала, и так, пока его дыхание не стало прерывистым. Лишь тогда Калигула остановился. Патриции начали аплодировать.
— Божественный танец, император! Прими нашу глубокую благодарность за возможность присутствовать — наслаждение, которое хотелось бы переживать как можно чаще.
Божественный император хранил молчание и в молчании же удалился, Трое мужчин вздохнули с облегчением. На этот раз они благополучно пережили императорский каприз…
Довольный и усталый, Калигула снова лег в постель. Его дядя и приемный отец, усопший император Тиберий, недооценил его. У него, Калигулы, не было необходимости скрываться на острове, он оставался в Риме, пренебрегая всеми, ведь он читал их мысли, он общался с богами как равный и собирался жить вечно — вечно, вечно.
С этой ночи императору Калигуле оставалось жить три месяца и двадцать шесть дней.
1
Кассий Херея был родом из местечка под названием Пренеста[1], известного своим храмом Фортуны. Его родители, крестьяне-арендаторы, работали на земле крупного землевладельца Кассия Бабула, чье имя они по традиции добавляли к своему. Херея помнил, как однажды его отец сказал:
— Это для нас большая честь, но и нелегкое бремя. Хотя мы и свободные люди и римские граждане, но на деле влачим рабское существование. Выбор у нас небольшой: мы, конечно, можем отказаться от аренды и отправиться в Рим, чтобы там стать плебеями и кормиться тем, что пожалует император. Но уж лучше я буду гнуть спину на Бабула.
Херея был в то время пятнадцатилетним юношей и все чаще задумывался о жизни. Будучи в семье вторым по старшинству ребенком, он не знал точно, чего хочет, но в одном был уверен: он не желает быть преемником родителей и трудиться на чужой земле. Тут отец был прав: это значило быть одновременно свободным и рабом. Да и по закону арендуемая земля передавалась старшему сыну.
— Тогда тебе остается только одно, — посоветовал ему отец. — Отправляйся в армию. Люди нашего сословия дослуживаются, как правило, только до центуриона, но и это тоже что-то. Как ветерану, тебе дадут надел земли, ты сможешь купить себе пару рабов и будешь сам себе господином.
— Если до этого вообще дело дойдет…
— Правда, тебе понадобится удача. Во всем нужны удача и везение. Но, в конце концов, ты рожден недалеко от храма самой Фортуны. Прежде чем отправиться в Рим, ты отправишься туда и принесешь богине жертву.
Херея последовал совету отца, и до сих пор богиня была к нему милостива. Уже в двадцать лет он стал центурионом и имел прекрасные шансы продвинуться выше.
После смерти императора Августа среди рейнских легионеров вспыхнул мятеж. Стало известно, что Тиберий, приемный сын великого Августа, должен стать его наследником, но легионеры считали, что более достойным был их любимец Германик, в то время главнокомандующим рейнскими легионами. Храбрые, простые воины, они не замышляли зла, и их начальники знали это, но главным в войсках была дисциплина, а все остальное отступало перед ней на задний план. Кто же должен восстанавливать порядок? Как и все самое неприятное, это пришлось на долю центурионов — они-то и стали сначала мишенью мятежников. Солдаты собрались на рассвете вместе и набросились с обнаженными мечами на их палатку.