Животное вроде довольно грузное, но бегает быстро. Мелькает в глазах у императора бурое что-то. Мелькает в глазах у кабана песок арены да ненавистная ограда. И свист возле уха от летящего дротика: опасность!
В какое-то мгновение не рассчитал Тиберий силы удара. Чуть не снесло императора со скамьи.
Вскрикнул он от боли и схватился за бок. Побледнел, ни вздохнуть ему, ни выдохнуть, холодный пот выступил на висках и на лбу.
Поднялся гвалт на скамьях. Побежали люди за Хариклом.
Не утерпел Калигула. Как во сне, не осознавая, что и зачем делает, не глядя на императора, поднял дротик. Из той кучи, что свалена была у ног императора. Взмах. Засвистело в воздухе оружие. Раздался визг, на арену, заливаясь кровью, упал кабан. Дротик перебил позвоночник. Все. Теперь только добить. И на костер, на костер секача. А потом вонзать зубы в мясо, разрывать, удовлетворенно причмокивая. Ничто не может сравниться с этим удовольствием.
Обернувшись, поймал наследник взгляд императора, полусидевшего, полулежавшего на скамье. В объятиях сенатора, одного из лизоблюдов. Ненависть во взгляде Тиберия. Такая же, которой полон он сам, Калигула. Нет сил у Тиберия, чтоб сказать что-то или крикнуть. Но ненависть говорит сама за себя.
Харикл, примчавшийся на зов, стал ощупывать императора, ища источник боли. Тиберий не давал притронуться к правому боку.
— Возможно, сломано ребро, — сделал вывод Харикл.
Игры прервали. Императора повезли на виллу, стараясь носилки не раскачивать.
Харикл суетился вновь. Перевязали императора, дали маковый настой. Полегчало, он даже поспал немного, суетный старик. А проснувшись, велел начинать застолье. Что же не погулять, если исчезла боль, дыхание восстановилось. Зачем давать повод к мыслям о том, что не вечен Тиберий? За подобными мыслями многое еще прослеживается. Коли смертен, так можно поторопить. Коли смертен, так можно ждать иных времен и иного правления. Еще чего! Вольнодумства он не потерпит. Пусть знают, что долог еще его век, успеет он сомкнуть пальцы вокруг любого горла.
Вот, здесь, в Цирцеях, Тиберий гостит на вилле Цицерона. Впрочем, что там гостит, давно уж вилла его собственная, императорская. Еще Август ее отбирал. А хозяина убил Марк Антоний. И правильно. Тиберий тоже убивал. Таких, как Цицерон. Много их, горластых. Пусть знают, что власть не дремлет. Пусть знают, что отбрасывая тень на солнце, рискуют быть поглощенными. Тенью.
И понеслось: яйца, капуста, артишоки. Макрель, морские скаты, сельдь, камбала и крабы, устрицы и щука. Это на закуску. А дальше — искусно зажаренные голуби и воробьи, жаворонки, фазаны, дрозды, перепела. И все это изрядно сдобрено перцем, пипулом, кубебом, корицей, циннамоном. Кассией, гвоздикой, имбирем, асафетидой, шафраном, либанотисом, сумахом, миртовою ягодой. Все под смолой с чесночным вкусом и едким запахом, называемой «laser»[190], или с добавкой гарума[191] с его острым запахом. И вино, красное. А потом бисквиты, и еще глобули[192] с медом и маком. И снова вино.
Харикл возмущался, Харикл поминал диетологию. Казалось, готов был выцарапать кусок из горла императора, каждый кусок. Лекаря трясло от ужаса. Он пытался подойти к Тиберию, посмотреть биение крови. Тиберий отталкивал либерта, руки не давал. Лицо его покраснело, глаза потеряли белизну по краю, алели, под стать лицу. Старик был страшен. Но проводил гостей, стоя посреди триклиния, как полагалось, с ликтором за спиною, прощаясь с каждым по его имени. И лишь потом упал на руки Хариклу, прорычав: «Лечи! Лечи, ублюдок! Теперь лечи, раб и сын раба, теперь!»…
А «теперь», пожалуй, уж было поздно!
Задыхаясь, кашляя, жалуясь на боль в боку, старик все требовал одного: на Капри! На Капри, где вылечит его запах распаренных на солнце сосен. Аромат садов Августа… если не этот воздух, то какой же вообще поможет раздышаться?
И императорская процессия двинулась, никто перечить Тиберию не посмел. В Мизенах лишь, на вилле Лукулла, остановились, покинув Цирцей. Пока принцепс настаивал, требовал, кричал, ехали. Как стал старик терять сознание от слабости, потерял голос от нее же, досадной, так и рискнули остановиться на ночлег. Харикл боялся, что не довезет своего больного. Он же, по сути, и отдал приказ остановиться.
— Мне все равно, что император. Мне все равно, что приказано. Этак приказывать скоро станет некому…
Может, и хотелось этого многим. Но Харикла, исполняющего долг, не смогли переспорить. Осилить Харикла не могли. Да и боялись: и смерти, и выздоровления императора. Пожалуй, равно боялись. Все было страшно.
190
Из пряностей римская кухня использовала «laser», смолу с чесночным вкусом и едким запахом, которая добывалась из корня ферулы, а позднее (это растение исчезло по неизвестным причинам уже в I веке н. э.) — из растения «аsa foetida», которое и сегодня используют на Востоке, а также нард, сумах дубильный, соссюрею и миртовые ягоды.
191
Гарум (также лат. liquamen) — рыбный соус в древнеримской кухне, популярный среди всех сословий Рима. Согласно поваренной книге Апиция I века н. э., гарум входил в состав большинства рецептов. Соус приготавливался методом ферментации мелкой рыбы, которую иначе приходилось бы выбрасывать. Из-за сильного специфического запаха приготовление гарума в городах было запрещено. Готовый соус запечатывался в маленькие глиняные сосуды и в таком виде поставлялся в римские провинции. В некоторых регионах гарум полностью заменял поварам соль.
192
Глобули (лат. globuli, уменьшительное от лат. globus, шар) — шарики из теста, поджаренные в оливковом масле, политые медом и обсыпанные семенами мака.