Морщась, подул на пальцы, и сказал вслух:
— Ох, и крепкая же ты девчонка, из железа, наверное… Карна[41] и Оссипаго[42]немало о тебе пекутся…
Громкий смех Друзиллы зазвенел, поплыл в воздухе. Засмеялась и мать, понимая, что опасность миновала, остальное можно будет досказать после…
Разъяренной фурией скакнула к брату опомнившаяся Агриппина. Хочет достать, расцарапать лицо, ударить, убить…
Гай схватил ее за руки. Прижал к себе, чтоб не достала ногой.
— Полно тебе дурачиться, сестра, — все равно со мной не справиться. Не надо равняться с мужчинами, Агриппина, скоро поймешь, как это глупо. Да разве это тот путь? Спроси у женщин, что взрослее, да хоть бы у матери: разве нельзя по-другому? Она-то командовала отцом, а он — легионами…
Так шептал на ухо Агриппине Калигула, крепко прижимая сестру к себе.
Но девочку тянуло равняться. И к высоте она стремилась тоже. Однажды ее не могли уговорить сойти с карниза, что шел вокруг дома. Она ступала ногами по плечам и головам мраморных кариатид, огрызалась на уговоры и просьбы:
— А Друз и Нерон тоже ходили, когда убегали ночью, я ведь видела! А то, что могут они, могу и я. Я могу и больше! Вот посмотрите, я возьму и сделаю больше!
В следующий раз она влезла на ветвь большого, раскидистого дуба. Уселась на краю, опасно раскачивающемся под ее тяжестью. Вернуться назад не могла. И никто не решался ползти за ней, боясь, что обломится ветка. Второпях подогнали повозку с сеном. И она сама, без понуканий, вначале повисла на ветке, а потом отпустила руки, и полетела вниз…
Да забыли в том сене вилы, не заметили. Чуть-чуть бы поближе к ним ножкой, была бы не царапина, а рваная рана на ноге у неуемной девочки. Еще ближе, так и вовсе не хочется думать, что могло бы быть…
Разговоры с дочерью не помогали. Агриппина Старшая раздражалась, угрожала наказаниями. Девочка отвечала:
— Ну и что, ты ведь наказываешь братьев? Накажи и меня, если хочешь, я ведь не спорю. А потом буду делать, как хочу. Они тоже так поступают. Почему нельзя мне?
И мать сбивалась, уступала. У нее самой не было ответа на этот вопрос. Всю свою жизнь она поступала так, как не поступал никто из женщин. И теперь она тоже многое делала не так, как ждали. Чего же ей хотеть от дочери?
Однажды, после какой-то опасной выходки, дочь увидела слезы на глазах Агриппины.
— А ты будешь плакать, когда я умру? — спросила она, и на лице у девочки расцвела довольная улыбка!
Но Старшая, на сей раз, вовсе не склонна была уступить Младшей. Собственная слабость разозлила ее. И, покачав головой, мать ответила:
— Поплачу раз, поплачу другой. А потом перестану. Всякие слезы иссякают рано или поздно. Я ведь не плачу уже в мавзолее Августа, когда говорю с прахом отца твоего…
Вот так отвечала Агриппина строптивой дочери. А та, задумавшись, молчала долго. Потом высказала свое, как всегда, отмеченное дерзким стремлением выделиться, быть самой-самой в это мгновение, хотя бы в одно это мгновение.
— А все-таки, ты бегала по перистилю[43] и плакала, я знаю. Вы искали меня, звали. Я молчала. Мне нравится, когда ты волнуешься из-за меня. И когда плачешь…
Но природа тем временем не дремала. В один из дней девочке был нанесен сильнейший удар. Она была вынуждена принять истину: она другая, нежели Друз, или Нерон, или Гай. Она — женщина…
Агриппина была разбужена утром громким плачем. Не было принято в ее доме приходить в постель к матери, прижиматься к теплому со сна телу. Право это было дано лишь Германику когда-то, но теперь было забыто. Агриппина не могла себе и представить, что кто-либо нарушит ее утренний покой. Но, тем не менее, это случилось. Заливаясь горькими слезами, теребила ее за плечо дочь. Сам по себе плач в этих стенах был странен, но плакала Агриппина, и уже это напугало мать. Дерзкая, своенравная, непокорная дочь была совершенно раздавлена каким-то горем и рыдала вслух!
— Что случилось? — вопрошала мать, не делая попытки обнять девочку. — Да что ты ревешь, как медведь в лесу весной? Объясни, что случилось, или отправляйся рыдать к сестрам… Что это такое, дочь Германика? Разве я звала тебя утром, спозаранку? Разве не должна ты спать в это время? Ведь темно еще, не слышно петуха, даже самого горластого из наших…
— Мама, я умираю, — ответствовала дочь сквозь всхлипывания и содрогания тела.
— Судя по всему, нет… Ты слишком громко плачешь для умирающей! Да что случилось, в конце-то концов!
— Я не спала ночью, мама… Да как могла я спать, когда они сговорились сбежать, Друз, Нерон, и Гай! Ловить рыбу спозаранку, вот что, как будто это занятие для них… Я — дочь Германика, а они-то что же? Разве не найдется из слуг кто-нибудь, кто и сам принесет нам свежую рыбу? Разве им пристало носиться ночами по реке?
41
Карна (лат. Carna) — древнеримская богиня, покровительница важнейших органов человеческого тела, в частности укрепляющая мышцы ребенка, а также защищающая его от стриг (вампиров). Имя Карна происходит от слова
43
Перистиль — открытое пространство, как правило, двор, сад или площадь, окружённое с четырёх сторон крытой колоннадой. Термин происходит от др. — греч. περίστῡλος («окружённый колоннами», от др. — греч. Περί — «вокруг» и др. — греч. στῡλος «столб») и изначально обозначал такой архитектурный приём в древнегреческой или древнеримской архитектуре.