И пока он переживал эти первые смерти: «Произошло нечто, чего никто и никогда не сможет исправить», — в другом римском дворце Валерий Азиатик бормотал себе под нос:
— Полагая, что выбрали символ, мы наградили себя хозяином.
Он втайне встревожился, даже испугался, так как император самостоятельно раскрыл эти интриги и самостоятельно положил им конец. Решив, что популярность «этого мальчишки» пустила слишком крепкие корни, Валерий сказал себе:
— Если римляне сочтут, что мы действительно хотели его убить, никто из нас не сможет показаться на улице.
А после долгих размышлений пришёл к выводу:
— Нужно сказать римлянам, что ум императора порождает страхи на пустом месте, повсюду видит заговоры и призраки.
Испуганным коллегам он заявил:
— Это лихорадка повредила его ум. Император становится опасен для многих невинных. И завтра же Рим должен узнать об этом.
Но на следующий день император не вышел из императорского кабинета и никому не позволил войти к себе. Шёл десятый день июня во второй год его правления. На вилле в Байе умерла его сестра Друзилла — единственная душа из обескровленной семьи, которую он ещё мог любить. Она жила на вилле с человеком, за которого вышла замуж по любви, и умерла в двадцатилетием возрасте от очень скоротечной нелепой лихорадки, с которой врачи не смогли справиться, и никто не счёл необходимым известить его об этой болезни. И только после смерти сестры императору, запинаясь, сказали, что эта лихорадка с невыносимыми, до обморока, головными болями напоминала ту, которая поразила и его, но от которой его спасли боги.
Император запер дверь.
«Остаться одному. В этих дворцах это труднее, чем помешать приговорённому покончить с собой».
Но и это было не истинное одиночество. За дверью, в которую они больше не смели стучать, толпа сенаторов, жрецов, магистратов, трибунов дожидалась, чтобы разворошить его неизмеримую боль ритуалами и словами. И они уже начинали побаиваться его отказа.
Его защищала только эта закрытая дверь.
«Когда ты один, тебе не удаётся по-настоящему заплакать. После нескольких всхлипов сразу перестаёшь».
Он обернулся проверить, надёжно ли заперта дверь.
«Выздоравливая, я открыл глаза и увидел её. Теперь такой ясный, нежный июньский день, а она его не видит. Но императору показать свои страдания — это всё равно что открыть ворота в осаждённом городе».
Несколько дней назад в тишине он слышал лёгкие шаги Друзиллы, когда она подбежала к этой двери. Никто так легко не отрывал от земли сандалии из мягкой, обёрнутой шёлком кожи. Запыхавшись, она постучала в дверь. Ни у одной женщины не было таких маленьких улыбчивых губ. Она тихо толкнула дверь. А он притворился спящим.
На последнем сосуде в самом низу стояла загадочная маленькая деревянная фигурка, вырезанная из нетленного ствола сикомора, которую жрец из Юнит-Тентора подарил Германику.
«Она представляет собой, дух, который никто не может убить».
Это было стилизованное тело птицы с огромными крыльями, покрытыми десятками блестящих кусочков бирюзы. Но из густых перьев прямо перед собой смотрело человеческое лицо со сжатыми губами.
Рядом стояло маленькое изображение молодой женщины с прикреплённой маленькой золотой короной. И виднелась надпись демотическим письмом[55]: «Да сумеет твоя душа, Эйрена, воскреснуть близ божественной госпожи Аб-ду».
Какую неодолимую боль подавлял раб Геликон, годами тайно нося её в себе, чтобы, как маленький ребёнок, попросить римского императора сохранить фигурку в зотекуле, «надёжном месте»?
Но от Друзиллы не осталось изображений. Лишь одна совсем крохотная мраморная головка. Нужно поскорее сделать с неё копию, прежде чем время сотрёт память о сестре. Император решил, что найдёт для неё место в священном монументе, строящемся на берегу озера Неморенсис. Он представил детскую одухотворённую улыбку Друзиллы. Ту её часть, которая не может умереть.
В это время вошёл единственный человек во всей империи, кто смог открыть эту дверь, — бывший раб Федр, поэт.
— Majestas ducis[56], — проговорил он, чтобы отвлечь императора, пусть даже нарушая его уединение.
Федру в то время было лет пятьдесят. Он родился в Пиерии, близ южной Македонии, и однажды каким-то образом попал в рабство — он не любил говорить об этом, как и бедняга Залевк, который сгинул без вести и никто ничего не знал о его судьбе. Когда Федра привезли в Рим и подарили Августу, тот, поражённый его искусством, даровал ему свободу. Федр научился латыни уже взрослым и, чтобы писать, выработал исключительно простой стиль, красочный, как сказка, и глубокий, как философия.
55
Демотическое письмо — скорописная форма египетского письма, возникшая в VIII—VII вв. до н. э.