— Дело хорошее, — пробурчал начальник, продолжая хмуриться: видимо, он был погружен в свои мысли.
— Я был раньше знаком с ним, — соврал Сафонов. — И хотел бы отправиться в командировку в Брянск, чтобы написать о нем очерк. О нем, о быте гарнизона — если, конечно, разрешат.
— О быте гарнизона вряд ли разрешат, время неспокойное. Кстати, что там твой немец? Не говорит, когда война будет?
— Войны не будет, — улыбнулся Сафонов.
— Ну-ну. Ладно, в Брянск, значит, хочешь? Никак не получится, брат, совсем никак. Межрайонные соревнования послезавтра. Будешь там. Спортивный отдел тебя опять хочет, передам тебя им.
Сафонов почувствовал, будто на него медленно опускается потолок. Он сглотнул слюну, хотел было нервно закусить губу, но вовремя осекся и, не подавая виду, сказал:
— Това-а-арищ Костевич. Я уже полгода из Москвы и Подмосковья никуда не вылезаю. Спортивных репортеров и без меня хватает. Целый отдел. Не могу я больше про этот спорт писать, вот правда. Неужели у них никого нет?
— Надоело в Москве сидеть? На поля захотелось? — В голосе Костевича появились нотки недовольства.
— Хочу написать о творческом работнике, решившем разделить с советскими воинами все тяготы солдатской жизни, — без запинки ответил Сафонов, глядя в глаза начальнику.
Костевич побарабанил толстыми пальцами по столу, посмотрел в окно.
— Хорошо, давай начистоту. Что там у тебя в Брянске? Честно говори.
Сафонов тяжело вздохнул и ответил:
— Тарас Васильевич, баба у меня там. Месяц назад сюда приезжала, с тех пор не виделись. Заскучал ужасно.
— Ба-а-аба? — Костевич присвистнул. — Ну дела, Сафонов! И никто не знает! Я-то думал, ходит такой один-одинешенек, живет себе один, а у него, оказывается, баба в Брянске! А здесь что? Здесь что, бабы плохие?
— Хорошие, — смутился Сафонов.
Костевич громогласно расхохотался.
— Ну ты, друг, даешь! Вот честно, без обид: я уже вообще было подумал, что ты из этих…
— Не привык обижаться. Но, Тарас Васильич, отпустите в Брянск, а? Хоть пару дней там побуду, и то хорошо. Текст вам сделаю — просто загляденье будет, а не текст. Может, еще и наверху за него похвалят. Вам же хорошо будет! И на гостиницу тратиться не надо, у бабы поживу.
Костевич усмехнулся в усы, снова присвистнул и ответил:
— Черт с тобой, Сафонов. Поезжай в Брянск. Считай, что это тебе небольшой отпуск за хорошую работу. Хотя ты же будешь работать, ха-ха. Ладно, ладно… Позвоню в бухгалтерию, вечером зайдешь за деньгами, купишь билеты. С Брянским гарнизоном свяжемся, может, и разрешат что. И чтобы не позже двадцать второго числа вернулся, ясно? Заседание горисполкома будет. Чтоб был как штык! Понял?
— Понял, — кивнул Сафонов.
— Все. Иди в редакцию, доделывай интервью со своим немцем. А я на обед наконец схожу.
— Спасибо!
Сафонов поднялся со стула и направился к выходу из кабинета.
— Стоять, — раздался сзади голос начальника.
Сафонов обернулся: Костевич хитро улыбался и опять барабанил пальцами по столу.
— Ты же помнишь, что завтра у меня день рождения?
— Да, конечно.
— Где и когда?
— В двадцать часов, в «Коктейль-холле». Вы же сами неделю назад всех звали.
— Молодец, помнишь. А если не придешь, я обижусь. Очень обижусь, Сафонов. Настолько обижусь, что не будет у тебя никакого Брянска.
По выражению лица Костевича иногда трудно было понять, шутит он или говорит всерьез.
— Хорошо, — ответил Сафонов.
— Отличный вечер будет, это я обещаю! Все. Иди, иди. И побрейся!
Сафонов распрощался и вышел из кабинета. Никакой женщины в Брянске у него не было. Он вообще никогда не бывал в Брянске.
Из воспоминаний Гельмута Лаубе
Запись от 12 мая 1967 года, Берлин
С Шелленбергом я встречался только один раз, когда вернулся в Берлин из Польши в ноябре тридцать девятого. Тогда он еще не руководил заграничной разведкой. Это была вечеринка высоких шишек из НСДАП в ресторане, и друзья решили познакомить меня с ним. К тому же вечеру относится мой единственный снимок в форме СД — пару лет назад я совершенно случайно нашел его у бывшего коллеги. Сейчас эта фотография висит у меня на стене. Рядом с кадром из Испании, где я позирую в окружении фалангистов с винтовкой за спиной и гранатой за поясом, и со снимком из Москвы, на котором я стою в костюме и шляпе возле отеля «Националь».
На той единственной встрече меня представили Шелленбергу как героя Испании (слегка преувеличив мои заслуги) и хорошего профессионала, отлично проявившего себя при подготовке к польской кампании. Во время короткого разговора он заметил, как я невольно начинаю копировать его мягко-аристократичные интонации. Он рассмеялся и назвал меня хамелеоном. Так и сказал: «А вы настоящий хамелеон, Лаубе. Это полезное умение для человека ваших занятий».