— И? — Кэролайн О’Нил приходится поторапливать, ведь она слишком затянула театральную паузу.
Отрицательно качнув подбородком, она сообщает:
— Они ничего не нашли, даже когда вручную перебрали несколько созвучных имён. Ни один из этих людей не оказался вами.
Или это приступ головокружения с мигренью, или мир только что крутанулся на триста шестьдесят градусов и вернулся в исходную точку, устроив знатный погром внутри головы Тони. Слова как ушат ледяной воды проникают в тело через уши и рот, заполняют его под завязку, во сто крат усиливают отчаяние и панику. Он — никто. Не только для самого себя, но и для всего мира вокруг.
— Я должна спросить, точно ли вы уверены…
— Точно ли я уверен, что это моё имя?! — взрывается негодованием Тони. Голосовые связки выдают натужный хрип вместо крика, но и без того ясно, насколько он возмущён. — Абсолютно, слышите? Вот вы, насколько вы уверены, как зовут вас? Вдруг не Кэролайн, а Горгона, в честь той шизанутой Медузы? А? Кто знает, верно?
Он стискивает зубы, когда злость (или это боль?) врезается в затылок и растекается по голове обручем, что сильно сжимает виски и расфокусирует взгляд. Пытаясь поймать хоть что-нибудь в фокус, Старк мечется взглядом по палате и отвлекается от этого болезненного террора только тогда, когда слева слышится мягкое:
— Тони, смотрите на меня, — произнесённое обманчиво нежно, на выдохе. Когда просьба с горем пополам выполняется, Кэролайн О’Нил безуспешно пытается вселить в него немного оптимизма: — Не переживайте об этом. В работе до сих пор запрос в миграционную службу. Даже если случится так, что и он не принесёт результата, мы будем искать дальше. Сделаем ещё много запросов, поставим на уши всех, кого сможем. Вы не останетесь один, хорошо?
Это странно. Он только что предпринял попытку наорать на неё, а она пытается не только успокоить его, чтобы не буянил, а ещё и воодушевить. Это однозначно приёмчик из числа врачебных, хитрая уловка, позволяющая расположить к себе. Старк не верит ей ни на одну секунду, но почему-то после долгого молчания из чистой вежливости соглашается:
— Хорошо.
Тонкие губы О’Нил расходятся в благодарной улыбке, а после… а после эта мегера делает что-то донельзя ужасное, от чего Тони прошибает всего целиком. Руку, которую она осматривает, колит и жжёт, словно её кусают оводы, и пускай это жжение быстро затихает, приятного в нём ни капли. А потом это снова повторяется.
— Ауч, — шипит он, и замечает блеснувшее в голубых перчатках тельце английской булавки. Тут уже можно не додумывать, эта чокнутая точно не в себе! — Я не вшивая кукла вуду, если вы не заметили! Какого чёрта вы себе позволяете?!
Выдёргивает свою руку из рук лечащего врача Старк в первую очередь за счёт рывка всем корпусом, и допускает, что чёрта с два он когда-нибудь ещё доверится этой женщине. «Смотрите на меня», — просит она. «Всё будет хорошо, вы не останетесь один», — говорит она, усыпляя бдительность. А после тычет в него двухдюймовой булавкой, причём делает это в самые пострадавшие участки, живого места на которых и без того нет. Если это не зверство и не карательная медицина, то Тони не знает, что это.
Кэролайн О’Нил вздыхает, неторопливо снимает с рук перчатки, которые сидят в облипку, как вторая кожа, прячет их в карман халата вместе со злополучной булавкой и только после всех этих манипуляций пожимает плечами.
— То, что полностью сгорело, не может болеть, помните? — беззаботность лезет у неё из ушей. — Чувствительность некоторых участков потеряна, вы не отреагировали на несколько уколов. Но тех, на которые отреагировали, оказалось достаточно, чтобы мы могли бороться за сохранение руки. Это был максимально быстрый и эффективный тест. Увлёкшись разглядыванием меня, вы помогли стать ему ещё более эффективным.
Это уже совсем слишком — и это хладнокровие, и эти варварские методы прямиком из прошлого столетия, и даже абсурдное сочетание слов в выражении «бороться за сохранение руки». Уж не хочет ли эта дамочка с садистскими наклонностями сказать, что ему грозила и до сих пор в какой-то мере грозит ампутация? Да, рука выглядит просто ужасно, пугающе, но это ведь не повод её отрезать! Врачи обязаны лечить, а не просто удалять проблемные участки и делать вид, что всё стало хорошо. И — к слову — почему Тони узнаёт о риске потерять руку, который, судя по всему, до этого момента вообще был запредельно высок, только сейчас? Почему в первый же день после того, как он вышел из комы, лечащий врач, в чьи обязанности это бесспорно входит, не оповестил его? Что за дрянь эта Кэролайн О’Нил!